Шрифт:
Закладка:
Вечер проходил тоже несладко. К нам в коморку кинули по миске какой-то забурлевшей жижи. Эта похлёбка на вкус была хуже, чем в предыдущие разы, а я ведь надеялся, что привычка возьмёт своё. Видимо, это не так работает. Предпоследний вечер нашей жизни склонял мысли каждого к серой червоточащей дыре отчаяния. Все как-то разом посмурнели, кроме, конечно, Сигма-Де-Мэйла. Ему ведь не выставили смертный счёт. Утром и днём мысли о грядущем не так мучают воспалённый ум. Точнее так: мучают они всегда, но пока солнце не садится, есть силы парировать, противоборствовать и воспрепятствовать мыслям. К вечеру силы иссякают, и дело даже не в плохом питании. Тут-то подсознание разворачивается по всему периметру, подгоняемое размякшими мышцами и усталыми веками. Разговоры стали натужнее, каждый погружался в себя, в свою собственную бездонную клоаку. Небо становилось всё чернее, подражая нашему внутреннему ощущению. Будто бы таков закон природы, предаваться грусти и унынию с наступлением вечера, но в данной ситуации мы вышли на новый уровень, в этот раз мысли буквально парализовывали и нагоняли неконтролируемый страх. О сне никто и не думал, хотя очень хотелось впасть в инсомническое небытие. Мы попробовали ещё раз поиграть на пальцы, но как-то не шло. Постарались вовлечь нашего электросоюзного приятеля в религиозные дебаты, но тоже без особого потока. Предложили ему рассказать ещё чего-нибудь о Культе Волны. Он с вдохновением поскакал по кочкам теологии, но никто из нас не мог сосредоточиться. Решили всё-таки прилечь. В животе урчало и булькало, Злыню уже периодически прорывал понос. Спросили у культиста, как долго он привыкал к местной пище. Тот ответил, что, мол, большую часть жизни постится и соблюдает аскезу, так что, говорит, его желудок, хоть и не до конца, но всё же быстро приучил себя переваривать эти ошмётки питания. Пришло понимание, что на службе питались мы неплохо. Черногоре уже бредил скулькой.
- С ней я бы эти миски за троих ел. - говорил он.
Глубокая ночь обволакивала ромбовидную инфраструктуру чёрно-серого города. Черногоре то сопел, то ворочался на небольшом для него спальнике. Злыня периодически бегал к отхожей. Культист тихонько посапывал в позе лотоса. Я старался не перекладываться с бока на бок и держать глаза закрытыми. Стены запотевали от духоты, а каменный пол прел. Ветра вовсе не было, а я бы принял с искренним удовольствием даже морозный гулкий воздух. Хотелось в отхожую, но не хотелось испытывать боль во время мочеиспускания, поэтому я терпел. Не знаю, чего я ожидал, ведь моча бы не впиталась в кожу и не вывелась с потом, но эту боль я старался испытывать как можно реже. К слову о поте, нас за всё это время ни разу не сводили помыться, так что запашок в клетке приобретал форму такого, что был в катакомбах Крайграда. Жестокий мир, даже всласть помыться не дадут перед смертью.
Глаза, облитые стеклом, с треском раскрылись. Охренеть, я уснул. Проснулся от надменного дверного хлопка, как, впрочем, и остальные. А кого дверь не разбудила, например, Черногоре, вывели из мира грёз пинки и рявканье. За окном светало. Думаю, начало пятого.
- Вставайте, дети группи.
- Чо такое? - недовольно отпихнул ногу жалкого стражника Черногоре, что тот аж еле удержал равновесие. Стражник хотел уже не на шутку разъериться, да старший стражник, стоявший у дверей, заорал настолько басовым и хриплым голосом, что все застыли.
- На выход, смертники.
Сначала мы ничего не поняли и тупо оставались на своих местах, как малые дети на выходе из общественной повозки.
- Так это... - пересилил себя Черногоре.
- На выход! - ещё сильнее, неестественно завопил старый шакал.
Мы неуклюже привстали и побрели к выходу. Я оглянулся проверить не забыл ли чего, но младший стражник, приправив своё действо тихим выкриком: "пошёл", пихнул меня к выходу.
Довольный культист тоже поднялся, и поплёл за нами.
- Не ты. - остановил стражник миссионера выставленной в грудь волосатой пятернёй и закрыл дверь.
За дверью стояла целая делегация из пяти стражников, у двух мечёвки, у трёх цепные конструкции, которые нам тут же, под дулом, напялили. Так мы и пошли вниз по винтовой длиннющей лестнице, бренча цепями и потряхивая оковами. Вопросы задавать не стали, так как лишний раз получать не хотелось. Диспноэ и желание колен сломаться при удобном случае вынуждали задерживаться и опираться на перекладину, если представлялась такая возможность. Хотелось спать и есть. И ссать. И гадить. Живот пучило и крутило одновременно. Ещё хотелось почесаться. Засохший пот вынуждал страдать всю наружную часть тела. Можно подумать, что я изнежился, но я страдал. Две недели этой волокиты, или сколько там прошло. Однако, ни о чём не жалею, оно того стоило, я считаю. Ай, член зазудел. Хотя, конечно, спускаться было проще, чем подниматься. В этом деле главное удержать равновесие, что с цепями было проблематично. В общем, терпимо идём. Ещё несколько пролётов и вот уже бордовые врата башни. Вышли на улицу ни свет ни заря. Хотя солнце уже потихоньку поднималось всё выше и выше, как мы сейчас спускались потихоньку, всё ниже и ниже. Ничего, сегодня ему тоже предстоит опуститься. Перед башней стояла войсковая повозка. Нас что, собираются отвезти в особый карцер ожидания? Или решили исполнить повешение пораньше? Не томить, так сказать. Надоело им, может, ждать нашей смерти. Но почему тогда войсковая?
Из повозки вышли воители местного разлива, трое из совместного областного войска Металграда, одетые как мы, но с гербовой нашивкой на плече, и ещё один, явно из вечевой дружины, судя по заклёпкам и шипам где только можно на костюме исключительно из плотной графитовой кожи. Не то что только косуха, штаны и высокие ботинки, а даже фуражка, шнурки и ожерелья, да даже оправа черных очков была из кожы. Была бы их воля, они бы и бороды кожаными делали, а не только подвязывали в неё кожаные полоски, что, кстати, было и у этого дружинника. В полном обмундировании и при всём вооружении они подошли
