Староверы тоже с недоверием относились к новым городским структурам. В 1834 году казанские купцы попросили, чтобы старообрядцев можно было выбирать на городские должности, за исключением должности городского головы – самого важного выборного чиновника. Возможно, это свидетельствует о том, что казанские купцы считали эти городские должности не привилегией, а бременем. В их прошении утверждалось, что старообрядцы уже принимают участие в торговле и ремеслах, так что эта инициатива, по их мнению, ничему не навредит. Отмечалось также, что многие староверы обладают значительным капиталом и могут, таким образом, записаться в первую и вторую гильдии. Авторы прошения даже предполагали, что такой шаг может побудить старообрядцев вернуться в лоно православной церкви![550] Однако проблема решена не была, и в 1856 году был подан повторный запрос, где указывалось, что католикам-полякам эти должности занимать разрешается[551]. Интерес полиции к статусу евреев – очередной пример наложенных сверху ограничений. Многие из упомянутых в этой главе евреев приводили свидетельства купеческих и ремесленных «обществ» поволжских городов о том, что торгуют честно[552].

Во всех поволжских городах были укрепления и кремль, где располагались главные административные здания и собор. Кроме этих сооружений, города в основном строились из дерева, из-за чего они были очень уязвимы для пожаров. Например, в Самаре были большие пожары в 1765 (погибло 418 зданий), 1772 и 1850 годах, когда сгорел 521 дом, 126 зернохранилищ и 2 церкви[553]. Ярославль в пожаре 1768 года лишился 210 домов, 15 церквей, 2 монастырей, 583 лавок, 13 амбаров и 37 кузниц[554]. С конца XVIII века, в особенности после пожаров, города строились по плану: широкие улицы, которые часто вели к кремлю или собору, классического стиля административные здания, нередко обрамляющие большую круглую площадь. Новые города выглядели весьма величественно: в 1850-е годы Уильям Споттисвуд отмечал, что Казань после большого пожара 1842 года «выглядит чрезвычайно хорошо»[555]. В то же время были разбиты сады и парки. В конце XIX века во всех поволжских городах начали строиться впечатляющие, основательные купеческие дома. В Самаре, например, до сих пор сохраняются прекрасные образцы купеческих особняков в стиле ар-нуво недалеко от городского театра. Во второй половине XIX века в волжских городах были проложены, а часто и реконструированы набережные: бедные лачуги и грязные переулки сменились красивыми бульварами и эффектными купеческими домами.

Это не значит, впрочем, что в российских городах было комфортно жить, особенно беднякам. Чистая вода и канализация были редкостью. В Ярославле, где располагались кожевенный и бумажный заводы, качество воздуха было таким, что в 1760-е годы люди, как сообщалось, даже боялись выходить на улицу[556]. Не лучше обстояли дела и в Казани: сообщалось, что в 1872 году летом и осенью нельзя было даже открыть окон из-за разлитой в воздухе вони[557]. Одной из причин проблемы было строительство заводов на самом берегу реки. Чебоксары, в то время небольшой город, стояли на болотистой земле в низине, но качество воды и воздуха стали еще хуже после того, как на берегах Волги построили семь кожевенных заводов и четыре мыловаренных.

Другой малоприятной особенностью поволжских городов были грязные, немощеные улицы. В описании Казани, сделанном в 1812 году, говорилось, что «в дождливую погоды из-за грязи невозможно было ходить даже по лучшим улицам»[558]. Художник Иван Шишкин – уроженец Вятской губернии, который учился в Казани в гимназии, находил Казань утомительной из-за чрезмерного холода и грязи[559]. В Саратове условия тоже оставляли желать лучшего, особенно в прорезавших город оврагах, где жили бедняки, и на переполненной и не отличавшейся гигиеной набережной. В одном сатирическом стихотворении говорилось, что в Саратове по улицам ходят козы и свиньи, а грязь такая, что люди «заляпаны по уши»[560]. В небольших городах ситуация была хуже, чем в крупных, поскольку до конца XIX века в них было меньше каменных зданий и мощеных дорог. Все русские города страдали от тех же социальных проблем, что и другие крупные города Европы. Дешевые кабаки и столовые приводили к пьянству (в Казанском университете были даже официальные общества пьяниц); в 1852 году, по подсчетам, в Казани была зарегистрирована 1361 проститутка[561].

В городах были отдельные кварталы для нерусских, и выглядеть они могли совершенно по-иному, хотя этого мог и не заметить обычный путешественник, который, как правило, бывал только в русском центре. Исключением стала Екатерина II: в ходе поездки по Волге в 1767 году она настояла на посещении татарского квартала Казани. Филипп Вигель, дворянин шведского происхождения и чиновник министерства иностранных дел, в 1805 году побывал в Казани и отметил, что она очень напоминает Москву, но признался, что был только в русских районах. Французский путешественник XIX века писал о Казани: «Здесь нет ничего азиатского, только европейское»[562]. Два татарских квартала – пригорода Казани (старый и новый) были (и остаются) совершенно иными внешне, чем выстроенный в духе классицизма центр. Татарские дома в национальных кварталах были деревянными, но при этом ярко раскрашены, украшены искусной резьбой и имели яркие, цветастые ворота. Кроме того, в татарских кварталах, разумеется, имелись мечети, большинство из которых были построены во второй половине XVIII века после того, как Екатерина сняла запрет на их строительство.

Казань была весьма необычным поволжским городом, как и Астрахань (см. ниже), но и в других городах на Волге могли быть отдельные кварталы для разных этнических групп. В Чистополе, небольшом городе в Казанской губернии, был ярко выраженный татарский квартал между двумя главными улицами[563]. В 1805 году, согласно отчету губернатора, в Саратове был отведен специальный квартал для 455 «бездомных крестьян» и 17 цыган[564]. В конце XIX века в некоторых саратовских районах жили только немецкие колонисты. Колония меннонитов в Сарепте сперва располагалась в 20 километрах от Царицына, но в XX веке влилась в город, который расширялся быстро и при этом почти исключительно в длину – вдоль Волги (здания Сарепты, пережившие Сталинградскую битву, ныне входят в состав музея под открытым небом в границах города).

Очень богатые жили примерно одинаково, независимо от национальности или религии. В середине XIX века богатые татарские купцы в Казани жили так же комфортно, как и их русские коллеги, и часто украшали свои дома «западными» предметами роскоши – например, зеркалами и часами[565]. В 1870-е годы один путешественник отмечал, что дома богатых татарских купцов «выглядят вызывающе европейскими»[566]. Барон Гакстгаузен называл мебель их домов «европейской», но отметил и мягкие перины, которые считал признаком восточного стиля[567]. Эдвард Турнерелли писал, что в домах богатых татар «диваны, стулья и столы расставлены по комнатам на европейский манер»[568]. Однако многие татары в Казани по-прежнему предпочитали ставить печи по-своему, принимали гостей