Шрифт:
Закладка:
Тогда, видя его поведение, я, помню, думал, что он ведет себя оппортунистически, но это было не совсем так. Строго говоря, оппортунизм предполагает отсутствие собственных твердых убеждений, умение оставаться гибким и подстраиваться под обстоятельства, выбирая направление, которое кажется наиболее выгодным. Однако в случае папы он был просто согласен с любым из вариантов, которые предлагала мама, подчиняясь ее мнению даже тогда, когда это ставило его в максимально невыгодное положение.
Например, когда они вместе смотрели по телевизору бейсбольный матч и судья засчитывал болл, а мама придиралась к этому: «Нет, как можно было дать болл, он же его пропустил!», то папа сразу ее поддерживал: «Да, серьезно, это же был страйк, как ни посмотри, бэттер пропустил мяч, проверь зрение, судья!» А если мама с сомнением добавляла: «Ну, я не знаю, может быть, все-таки был болл…», то папа тут же плавно менял свое мнение и говорил совершенно естественным тоном: «Да, точно, было очень близко, но мяч все-таки не попал в страйк-зону; может быть, он был на волосок от страйк-зоны…» Я видел, как подобное происходило бесчисленное множество раз.
Увидев, как я сейчас осматриваю папину комнату, мама, должно быть, почувствовала, что пришло время наконец после стольких лет привести ее в порядок. Она принесла большой пакет для мусора и сказала: «Выброси сюда все, что уже не стоит хранить». При этом не выказала и тени той бурной эмоциональной реакции, которая была у нее несколько лет назад, когда я в последний раз предлагал прибраться в папиной комнате.
Все идет довольно быстро. Поскольку это скорее просто большая гардеробная, нежели настоящая комната, на то, чтобы разобрать ее, не должно потребоваться слишком много времени. Я внимательно осматриваю содержимое полок и разделяю на то, что нужно обязательно сохранить, и то, от чего нужно избавиться.
Каждая вещь, которую я беру в руки, напоминает мне о каком-нибудь эпизоде из жизни с папой, вызывая легкий всплеск ностальгических чувств; затем я принимаю решение, что делать с этой вещью, вытаскиваю следующую, и на меня накатывает новая волна воспоминаний, снова и снова, и мне кажется, что в какой-то момент я не смогу продолжать эту работу, просто утонув в воспоминаниях. К счастью, этого не происходит, и у меня хватает сил разобрать все это. Бо́льшая часть вещей, находящихся в комнате у папы, – это непримечательные канцелярские принадлежности, образцы, принесенные им с работы, магниты и скрепки, документы. Ничего такого, что могло бы глубоко затронуть сердечные струны. В основном это просто всякая всячина.
Мне уже начинает казаться, что я ничего не добьюсь и все закончится обычной уборкой в комнате, когда вдруг нахожу это: за тяжелой картонной коробкой лежит бумажный пакет, по-видимому, спрятанный там специально. Я отодвигаю коробку в сторону и роюсь в пакете.
Первое, что я достаю из него, – это лист бумаги для рисования с рисунком, сделанным цветными мелками. На рисунке написано: «Спасибо, что заботишься о нас, папочка». Должно быть, это что-то, что нарисовал я, когда был маленьким. Не помню, как рисовал это, но, наверное, я подарил рисунок папе. И он сохранил его…
Затем я вытаскиваю три линованные тетради. На обложке каждой из них старательно выведен порядковый номер.
Я пролистываю их и вижу, что они исписаны папиным почерком. Строчки аккуратные, словно это конспекты к экзамену. Сначала я подумал, что это его записи, оставшиеся со студенческих времен, но, когда вчитываюсь повнимательнее, то вижу, что это не так.
Когда спрашиваешь: «Почему ты сердишься?» и получаешь ответ: «Я не сержусь», в действительности это означает: «Я сержусь».
Записи читаются как сборник афоризмов, но все это скорее больше похоже на практические инструкции, руководство к тому, как правильно вести себя в различных жизненных ситуациях. Папа работал в компании, занимающейся канцелярскими товарами, – возможно, это его заметки о том, как улаживать претензии клиентов. Но затем я читаю что-то вроде: «Всегда с энтузиазмом реагируй на все, что она говорит, но не переигрывай, иначе она может рассердиться из-за преувеличенной реакции» или «Независимо от вкуса еды, которую она приготовила, всегда ешь с видимым удовольствием» – и понимаю, что это свод правил общения с одним конкретным человеком. Вне всяких сомнений, с мамой. Это всё советы и хитрости, как правильно вести себя с ней. Есть даже страницы с блок-схемами, на которых в мельчайших деталях показано, как она реагировала на то, что говорил и делал папа.
Я знал, что папа всегда беспокоился о мамином настроении, но никогда не мог бы себе представить, что он провел настоящее научное исследование, если это вообще можно назвать наукой.
Подумать только…
Я представляю, как папа наблюдает за выражением маминого лица, пока она моет посуду; или как он возвращается домой посреди ночи как раз в тот самый момент, когда я встал, чтобы пойти в туалет, и он тут же весь напрягся и принялся извиняться, потому что, очевидно, решил, что это мама, а не я; или как он набивал рот маминой стряпней и нелепо распинался о том, как это фантастически вкусно.
Помню, я все время думал, что ему не нужно было так сильно стараться. Я до сих пор так думаю. Затем снова разворачиваю рисунок цветными мелками. «Спасибо, что заботишься о нас, папочка…»
Проходит несколько мгновений, прежде чем я осознаю, что плачу. Это немного странно, потому что одновременно с этим я улыбаюсь. Я даже не чувствовал, что собираюсь заплакать, но слезы продолжают неудержимо течь по моим щекам.
Несмотря на то что мои глаза затуманены слезами, я продолжаю читать написанное в тетрадях, время от времени разражаясь искренним смехом. Меня не оставляют мысли о том, как сильно я хочу вновь увидеть его. Я даже ловлю себя на мысли, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как мы виделись с ним в последний раз, и это служит для меня доказательством, что я действительно не до конца смирился с тем фактом, что его больше нет.
Возвращаюсь к бумажному пакету,
