– И ничего нельзя сделать? – удрученно произнес Пертинакс.

– Нет. Теперь уже слишком поздно. Я могу лишь порекомендовать ему именно диету из фруктов и овощей, больше пить молоко. Это поможет его желудку и облегчит работу сердцу.

– Ты говорил ему об этом?

– О диете?

– О его плохом состоянии.

– Он и так все понимает, август! Конечно, я предупредил его, что жизнь может оборваться внезапно.

– И что ответил Помпеян?

– Как истинный римлянин он спокойно воспринял мои слова и даже улыбнулся.

– Странно, что у такого замечательного человека, как Клавдий Помпеян, болит именно сердце, ведь он остается таким же мудрым, глубоким и, можно сказать, душевным человеком, каким я знал его давно, еще при Марке Аврелии.

– Это потому, август, что не сердце, бьющееся у нас в груди, является источником наших чувств и душевных волнений, а мозг, что у нас в голове и спине.

– Неужели? – удивился Пертинакс.

– Я установил это, наблюдая за ранеными, а потом проводил опыты на свиньях и собаках. Я написал об этом.

– Удивительно! – воскликнул император. – Ты должен обязательно дать мне прочесть свой труд. Но прежде все же объясни свои утверждения. Книга книгой, но нельзя упускать возможность услышать подробности от такого великого ученого.

Гален поклонился. Ему была очень приятна похвала императора.

– Еще работая лекарем в гладиаторской школе Пергама, я замечал, что при тяжелых травмах рук, когда мечи резали плоть до кости, и гладиатор потом вдруг чудом выживал, то рука теряла чувствительность, висела, как плеть, не поднимаясь. Это же происходило и с пальцами, когда наносились глубокие порезы на запястье или на ладони. Везде у нас в теле есть нервы – тонкие пучки белых волокон. Благодаря нервам мы двигаемся, живем полноценно! Когда я был при Марке Аврелии в его войнах с германскими варварами, мне довелось видеть легионеров, у которых ударом топора прорубались доспехи и повреждалась спина, упавших с коней и раздавленных всадников, также с травмой спины. В спине есть мозг, как и в голове. Но в спине он спрятан внутри хребта – позвоночника. Так вот у всех тех воинов позвоночник оказался поврежден, более того – пострадал спрятанный внутри мозг. И ниже места повреждения раненые теряли полную чувствительность и все движения. Например, если рана была на уровне поясницы – легионер не мог пошевелить ногами, он их не ощущал. И кстати, наши выделения, прости, август, за такие подробности, также выходили при таких травмах непроизвольно.

– Какой ужас!

– Позже я экспериментировал с животными – перерезал им мозг внутри позвоночника. Тот же эффект, что и у раненых. Бывали и безнадежные раненые, германцы, разумеется, я изучал перерезку спинного мозга и на них. Многие нервы, очень важные, начинаются в головном мозге и благодаря им наши глаза видят окружающий мир, мы улыбаемся и гримасничаем, едим и пьем.

– Только не говори мне, Гален, какие ты ставил опыты, чтобы все это хорошенько разузнать!

– Как угодно, август.

– Скажи мне вот что, Гален, правдивы ли слухи о Коммоде, читавшем твои сочинения и воплощавшем… ну эти… эксперименты?

– Что? – тихо спросил Гален.

– Словом, пытал ли на Вектилианской вилле Коммод рабов или оказавшихся у него под подозрением людей? Изучал на этих несчастных – нервы, кишки, сколько крови в человеке, что у него в голове? Так говорят, я сам слышал.

– Безграничная власть, вседозволенность развращают людей, делают из них монстров. Такие действия нельзя относить к науке ни в коем случае.

– Ответь мне прямо, Гален, не юли. Ты тоже присутствовал, записывал свои наблюдения? О боги, о чем я спрашиваю! Молчи, я не хочу ничего знать. Не понимаю, что на меня нашло. Наверное, твои рассказы об экспериментах.

– Так мне, император, еще приносить свои работы на твое прочтение?

– Да, пожалуй, все это не совсем понятно, местами даже чудовищно, но интересно!

Появился раб и сообщил Пертинаксу, что во дворец прибыл сенатор Дидий Юлиан с семьей и просит принять его.

Император простился с Галеном, но напоследок сказал ему:

– Если бы ты придумал какой-то способ вылечить Клавдия Помпеяна, я позволил бы тебе любые опыты для достижения цели.

Гален поклонился и только грустно улыбнулся в ответ.

Пертинакс велел рабу привести посетителей в пиршественный зал Юпитера, а другому рабу принести немного вина и легких закусок. Император переоделся, чтобы выглядеть более торжественно. Он не звал Дидия Юлиана, сенатор сам напросился на аудиенцию. Не то чтобы ему было неинтересно или неприятно видеть Дидия Юлиана, просто Пертинакс считал такие встречи пустой тратой времени, предпочитая больше заниматься государственными делами, беседовать с философами и учеными или читать книги.

Флавия Тициана, услышав о приходе сенатора, сразу же оставила возлюбленного Элия и присоединилась к мужу. Зная, что ее место всегда рядом с Пертинаксом, а то и впереди него, Тициана постоянно была наготове. Она могла в любую минуту выйти на прием в самом лучшем наряде, с красивой прической и при драгоценностях, не тратя время на переодевания и прихорашивания. Поэтому даже во время дневных любовных утех с Элием она не теряла бдительности и тщательно приводила себя в порядок с самого раннего утра. Из-за этого на всех посетителей дворца Тициана, даже не блистая красотой, оказывала исключительно благоприятное впечатление.

И сейчас она вошла в триклиний Юпитера вроде бы рядом с мужем, но все равно на шаг впереди него, и первый взгляд гостей упал на ее привлекательную шелковую розовую тунику и большое ожерелье из драгоценных камней.

Эклект уже суетился вокруг Дидия Юлиана и его семьи, расспрашивая, не холодно ли им, принести ли жаровни, не желают ли гости освежить руки и лицо, какое вино они предпочитают. Пертинакс велел Эклекту удалиться и сердечно приветствовал гостей.

– Я бы не осмелился потревожить твои государственные труды, август! – угодливо произнес Дидий Юлиан после полагающихся взаимных приветствий. – Но вот моя дочь Дидия Клара выходит замуж. Я хотел бы представить моего будущего зятя и верного тебе человека – Корнелия Репетина.

Корнелий Репетин вышел вперед из-за спины сенатора и поклонился императору.

– Он умен, из хорошей семьи, честен и храбр, – расхваливал Дидий Юлиан. – Несколько лет назад он занимал должность консула-суффекта.

Пертинакс кивнул Репетину головой и, задумавшись, спросил:

– Не твой ли отец, уважаемый Корнелий, был одно время при Марке Аврелии префектом претория?

– Да, август, Секст Корнелий Репетин мой отец, – ответил будущий зять Дидия Юлиана.

– Твой отец был хорошим человеком! – продолжал Пертинакс. – Я бы желал его видеть моим префектом претория!

– Благодарю, август!