Еще стоят перед храмом изъеденные временем, но пощаженные огнем статуи семи римских царей. Не раз их спасали от пожара! Александр слышал, что рядом с ними убили народного трибуна Тиберия Гракха. Какая ирония судьбы! Кровь борца за права угнетенных у ног царей! Так было и так будет всегда. А напротив семи древних царей стоит гордый Юлий Цезарь – родоначальник империи.

Александр бродил между статуями на площади Капитолия. Вот еще один огромный Юпитер, ценный не как исключительное произведение знаменитого мастера, но как скульптура бога народа-победителя, ведь его отлили из бронзовых нагрудников, шлемов и поножей непокорных самнитов, разгромленных Спурием Карвилием Максимом. Настоящий военный дар! Темно-зеленый, грубовато вылитый, он простоял столько веков, что видел давно забытое римлянами чувство – страх. Страх перед Ганнибалом и Спартаком, чьи имена давно поблекли и стали вызывать ненависть только во время рассказов учителей своим ученикам.

И если уж Александр вдруг вспомнил про Спартака, то вот и снова напоминание о нем, пусть и косвенное. Колоссальный бронзовый Аполлон с берегов далекого Понта, привезенный в Рим Марком Варроном Лукуллом. Покоритель Фракии и Мезии, Лукулл был вызван сенатом на помощь Крассу, борющемуся со Спартаком. И когда Спартак шел на прибрежный Брундизий, там высадился с легионами Лукулл. Фракиец Спартак отступил перед Лукуллом, везущим Аполлона с фракийских берегов.

Неподалеку грозно смотрел с Капитолия на Форум и Палатин, опираясь на дубину, колоссальный Геркулес, созданный Лисиппом более пятисот лет назад! Геркулес вечен, в отличие от людей, наряжающихся и мнящих себя им. Шея Александра затекла от долгого смотрения вверх. Почерпнутые им из сочинений Ливия, Плиния и Страбона знания сейчас оживали вокруг него. Площадь Капитолия была смотровой площадкой гигантов. Не люди, мелкие и ничтожные, смотрели на статуи, а гиганты взирали со своей недосягаемой высоты на вечный город. Их раскрашенными каменными или металлическими глазами следили за римским народом боги.

Александру стало спокойно на душе. Созерцание знаменитых произведений искусства привело в порядок его расстроенные мысли. Так случалось с ним всегда. Собственные переживания теперь вдруг показались ему малозначительными здесь, среди сосредоточия великого! Да, все когда-нибудь исчезнет, но в силах человеческих оттянуть этот конец, творить, создавать, придумывать, чтобы на смену тем произведениям искусства, что поддались неумолимому вихрю времен, приходили другие, повторяющие исчезнувшие или являющимися новыми вехами, маяками для грядущих поколений. Прошел всего месяц с того времени, когда Александр, вернувшись из Паннонии от Септимия Севера, спускался с Палатина после беседы с Пертинаксом и думал, как хорошо оказаться в гуще исторических событий. И его мечты стать равным знаменитым греческим вазописцам Евфимиду и Клитию меркли по сравнению с жаждой встать у кормила истории, подобно вольноотпущенникам императора Клавдия – Палласу, Каллисту, Нарциссу. Как он горько ошибался! Геркулес Лисиппа стоял и до их рождения много сотен лет и стоит до сих пор и, может, простоит еще столько же. Вазы Клития восхищают и поныне. А от людей, что управляли, воровали, жрали в три горла, совокуплялись без разбора, осыпали себя золотом, не осталось и праха. Их имена уже потеряли свой блеск, интерес, значимость, вскоре они вообще затеряются в сонме других имен.

Александр спустился с Капитолия не спеша, предвкушая, как завтра начнет работу над новой большой амфорой. Непременно очень большой. Его охватила гигантомания после того, как его надежды рухнули. Александр хотел создать нечто очень примечательное и значительное, раз он опять стал маленьким и незаметным человеком.

Перстень с рубином, отданный ему Флавией Тицианой, остался при нем. Пертинакс не потребовал его обратно, значит, его можно продать и какое-то время жить на эти деньги. Александр поспешил домой, но прежде ему безумно захотелось увидеть поистине потрясающую картину. Он шел через Форум к храму Божественного Юлия. Перед храмом стояла конная статуя Цезаря в доспехах, к его пьедесталу прикреплялись государственные документы, чтобы каждый гражданин мог с ними ознакомиться. Толпа окружала пьедестал, что-то оживленно обсуждая. Александр услышал имя Пертинакса. «Наверняка какой-то закон», – подумал он. Но что конкретно там было написано, его не интересовало, как, наверное, и все, касающееся императора.

Он вошел в храм. Напротив входа, в глубине целлы стоял Божественный Юлий Цезарь такой же высокий и величественный, как и его свершения и подвиги. Над головой статуи висела хвостатая звезда – напоминание о том, что после сожжения тела великого диктатора в небе появилась комета – душа Цезаря присоединялась к сонму бессмертных богов.

Но Александр быстро прошел в глубь целлы, не останавливаясь, не молясь Юлию Цезарю, вообще не вспоминая его. Там на стене висело истинное сокровище человечества – Венера Анадиомена, кисти Апеллеса. Богиня любви выходила из воды, в кружении пены, нежная, соблазнительная. Краски, нанесенные Апеллесом, за пять веков потускнели, в краях картины появилась плесень, но она все равно поражала удивительной свежестью, юностью, надеждой, талантливо переданной любимым художником Александра Великого.

Ливия ждала мужа с нетерпением и не потому, что жаждала узнать о каких-то решениях императора, несущих перемены в их судьбе. Все время, пока она оставалась одна, мысли о сенаторе Мессале одолевали ее. Ей чудились его крепкие объятия, горячий наглый поцелуй, манящее предложение Сицилии. Еще накануне вечером она думала, что все прошло, но нет. Рядом с Александром все это мгновенно проходило. Муж полностью занимал ее жизнь. Она знала, что, когда он вернется, мысли ее войдут в свое спокойное правильное русло.

Александр появился, когда Ливия кормила щенка, несколько дней назад принесенного рабыней Нолой. Маленький лохматый щенок жадно ел кусочки мяса с рук Ливии. Увидев задумчивого, немного грустного мужа, Ливия бросилась к нему, но, обняв его, она вдруг вздрогнула. Ей показалось, что прижимает ее к себе сенатор Мессала.

Глава одиннадцатая

Пертинакс с Галеном прогуливались по саду, построенному императором Домицианом рядом с дворцовым комплексом. В саду, за счет своей вытянутой формы имевшем вид стадиона, росли апельсиновые деревья с крупными оранжевыми плодами.

– Так ты говоришь, что Клавдий Помпеян обречен? – озабоченно произнес император.

– Все мы обречены на смерть, август! – ответил ученый-врач. – И только императоры после смерти становятся божественными!

– Да и то не все.

– Вот именно.

– Но сколько он еще проживет?

– Сложно сказать. Видишь, август, эти сочные апельсины? Чтобы жить долго и не болеть, надо соблюдать диету. Как можно больше апельсинов и других фруктов, овощи, рыба, молоко. И как можно меньше мяса. И конечно, постоянно заниматься физическими упражнениями. Увы, Клавдий Помпеян слишком запустил себя. О здоровье надо думать еще в молодости. Его болезни наслаивались одна на другую, и