— Я тут подумал… — аговорил он, не дав мне сказать ни слова. — Почему бы нам не навязывать посетителям эти займы агрессивнее? Если бы я тут всем заправлял, то мы работали бы под лозунгом «Не упусти ни одной сделки!» Нам ведь выгодно впаривать людям кредиты?

Он ткнул пальцем в пачку рекламных листовок на краю прилавка. Реклама призывала посетителей брать займы под разумный процент. Я взял в руки листовки и сунул их под прилавок.

— Сейчас мы ничего никому не впариваем, — сказал я. — Я обратил внимание, что говорю довольно резким тоном, переходящим в издевательский, когда я использовал жаргон Кристиана. Неудивительно. Кое-кто проехался по мне на машине. И в буквальном, и в фигуральном смысле слова.

— Кристиан, — начал я гораздо более примирительно. Я понимал, что у меня остался только один способ: найти в себе внутреннего Перттиля и выпустить его на волю. И сделать это надо немедленно. — Путешествие к глубокому внутреннему успеху совпадает с созданием положительной командной синергии, откуда последует прыжок к оптимальному успеху в триумвирате разума, тела и души. Часто решение — это процесс эмоционального переноса, который, в свою очередь, симбиотически связан с частотой взаимодействий, используемых для создания наилучшей по умолчанию взаимной динамики. Я полагаю, что пространство для развития далеко не исчерпано. Остается элемент коллективной адаптации, которому принадлежит особая роль в твоем путешествии к окончательному оформлению твоего личного понимания собственного предпринимательского Я. С другой стороны, это дает тебе шанс изучить другие профессиональные возможности в поле управления ресурсами. Осознание собственной значительности — это не просто линейно-психологическая или кумулятивно-эмоциональная кривая обучения.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Я не моргнул первым. Кристиан опустил глаза и заерзал на месте. Открылась входная дверь. В холле появились новые посетители, и Кристиан занялся ими.

24

По пути в свой кабинет я размышлял о своем разговоре с Кристианом и о том, что он на самом деле означал. Я слишком хорошо это понимал.

Я все откладывал и тянул время. Я знал, что можно рассуждать о бесконечности в математическом понимании слова, но в этом мире и в этой реальности существует точка, за которой бесконечность заканчивается. У всего есть критическая точка. Я чувствовал, что приближаюсь к ней. Мою тревогу усиливало то обстоятельство, что я не вполне понимал, что конкретно происходит. Все события последних дней — от инцидента с кроличьим ухом до выдачи кредитов — находились в хрупком равновесии, натянутом, как скрипичная струна, и прямо сейчас я не мог позволить себе его нарушить.

В дверях я остановился, сам не знаю почему. Все выглядело абсолютно таким же, как было вчера, когда я уходил. Накануне я прибрался в кабинете, ликвидировал оставленный Юхани беспорядок. И сейчас каждая стопка бумаг лежала на своем месте, но… Что-то явно было передвинуто, — возможно, просто приподнято и поставлено назад. И равновесие было потревожено. Я всегда замечаю подобное. Если в вычислениях, занимающих страницу, поменять хотя бы одну цифру или символ, результат получится совсем другой. Следующую минуту или полторы я пытался сообразить, что изменилось. И сел за свой стол.

Через секунду у меня появилось ощущение, что больше я никогда не встану.

Возможно, все дело было в усталости. Или метафорическая ноша, которую я на себя взвалил, стала весить слишком много. Или всего вместе взятого — долгов и попыток с ними расплатиться, тела в морозильнике, множественных покушений на мою жизнь, еще одного тела в утонувшей машине и моей растущей неуверенности практически во всем — оказалось слишком много, чтобы я мог с этим справиться. Тем не менее, я напомнил себе: я актуарий. Я привык действовать в рамках логики и предсказуемости. Одним словом, в рамках разума. За этой мыслью тут же явилась другая: я — актуарий со следами шин на спине и смертным приговором над головой. Я знал, что это именно Игуана послал А. К. найти меня.

И хотя А. К. сейчас движется на своем «БМВ» в лучший из миров, приказы Игуаны еще не выполнены. Я знал, что он где-то близко. Вероятно, наблюдает за мной прямо сейчас. И, как минимум, сейчас у меня не было ни одной идеи, как ему противостоять. Я слишком хорошо помнил слова Здоровяка: «Выживет сильнейший». В данный момент я не чувствовал себя очень сильным.

Но было одно обстоятельство, придававшее мне сил. И дарившее надежду.

Лаура.

Возможно, в последние несколько дней я неправильно трактовал ее поступки. Наверное, ей просто надо сосредоточиться на работе, поскольку она хочет написать эти фрески как можно лучше, вложить в них весь свой талант. И у меня так. Когда я бьюсь над сверхсложным уравнением условной вероятности, у меня тоже нет времени на мимолетные французские поцелуи. Потом, — пожалуйста, если партнер подходящий и мы достигли по этому вопросу консенсуса.

Я все еще чувствовал у себя на коже нашу проведенную вместе ночь. При воспоминании о ней у меня в голове всплывали невероятно осязаемые образы. Я не мог понять логику своих мыслительных процессов: чем меньше я видел Лауру, тем больше о ней думал. Это нелогично. Я продолжал слышать ее голос, говоривший вещи, которых до нее никто и никогда мне не говорил. Феномен дословного запоминания наших разговоров для меня не новость. Но теперь я мысленно переслушивал эти разговоры не для того, чтобы проверить какие-то факты, а для того чтобы уловить то, что присутствовало в них помимо слов: мягкость, нежность и что-то еще, свидетельствующее о том, что она видит меня таким, какой я есть, и что увиденное ей нравится.

Возможно, Лаура просто занята. У нее есть дочь, требующая заботы. И несколько нерасписанных стен. Но все равно мой разум переполняли образы: вот мы вместе просыпаемся в одной икеевской кровати, вместе покупаем квартиру по целесообразной цене за квадратный метр в районе, отвечающем критерию разумного соотношения стоимости, качества и месторасположения. Вот мы улетаем в незапланированный отпуск куда-то, где солнце греет голые камни, а море светится кобальтово-синим. Вот мы идем осенним утром, взявшись за руки, от автобусной остановки к Парку приключений.

Тут же я вспомнил, что было сегодня утром.

На кухне появился Шопенгауэр, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

Он потянулся, как потягивался годами — отставил задние лапы как мог далеко, выгнул спину, опустился на передние, после чего