— Нет, — решительно ответила девушка.

Никаких ресторанов. Никакого вина. Она и так была кроликом, который встретил удава.

— Давайте пройдёмся, Лаэрт. Сами знаете, я видела, что вы умеете гулять.

— Это были не прогулки, а путь до назначенного места, — Адван рассмеялся. — Хорошо, идём. Полюбуемся Кионом, ведь что может быть прекраснее серого города с кашей из растаявшего снега?

— Просто нужно знать, куда смотреть, — Рена, улыбнувшись, завернула за галерею.

Улицы Арионта были прямыми, как стрелы, и на первый взгляд это казалось унылым. В центре не был тайных переулков, дворов-колодцев, но многие дома сохранили старую лепнину, красивые карнизы или узоры на башенках. Во дворах можно было увидеть фонтаны и скульптуры, а кое-где даже проглядывались руины старого Киона.

Отстав на один шаг, Лаэрт начал:

— Нет, это нельзя прекратить. Учёный может стать затворником, чтобы научный совет вызывал его к себе всего раз в год, а газетчики перестали топтаться под окнами. Но сначала нужно помелькать в свете, создать себе имя. Без него не будет финансирования, каким бы умным ты ни был. Про учёную гильдию верно говорят, что в ней, как на сцене — деньги дают не за способности, а за умение торговать собой и лицемерить.

— Но ведь вы были вне гильдии и смогли представить своё изобретение без её поддержки, — Рена обернулась на Лаэрта.

Он брёл, понурив голову и опустив плечи, и выглядел на несколько лет старше, чем был. Этим он снова напомнил Раза, каким тот казался по утрам, когда таблетки ослабевали.

— Был, смог, — Лаэрт поднял взгляд и печально улыбнулся. — Быть учёным — это дорого. Можно найти другую работу, но… Если ты хочешь добиться успеха, ты посвящаешь выбранному делу всего себя, не отвлекаясь на повседневные дела, на любовь, на… Да ни на что. Ты просто знаешь, что должен это делать, даже больным или усталым. Не для чего-то, а вопреки, и если все вокруг говорят, что ты не способен. Ладно, — Лаэрт улыбнулся. — Я отвлёкся. Для работы всегда нужны деньги, вопрос лишь в том, кому ты хочешь продать себя — покровителям вне гильдии или другим учёным. Да, я достаточно напродавался первым, чтобы не поддаваться вторым, но недостаточно, чтобы обрести настоящую свободу. Теперь я пытаюсь стать независимым от всех, но для этого нужно сделать имя. Продаться самому городу, скажем так.

— Что значит продать себя? — осторожно спросила девушка, поравнявшись с Лаэртом. Ей казалось, она спрашивает что-то совсем личное.

— Ответьте себе что-то сами, Рена. Можете вспомнить слухи об учёных или пофантазировать, если очень хочется. Давайте вернёмся к делу и поговорим начистоту. Что произошло с Киразом?

Рена завернула за живую изгородь, сохранившую густоту и насыщенный зелёный цвет, несмотря на холодное время года. В углах были сделаны углубления, в которых на постаментах высились мраморные статуи старых богов.

— Он действительно сбежал из больницы и все эти три года прожил в Кионе.

Рена отметила про себя, что уже который раз Лаэрт говорил про брата и всего единожды спросил, почему она следила за ним. Что бы ни лежало в прошлом, Адван действительно хотел поговорить. Но разговор мог стоить задуманного дела, а ещё — жизни самого учёного. И как тут подобрать верные слова?

— Лаэрт, что произошло? Тогда, с магией, это действительно было случайностью?

Адван медленно провёл рукой по лицу и выдохнул.

— Да. Я не мог тянуть на себе Кираза, дом, учёбу, работу. Я не справлялся, у меня было столько долгов! Я просто вспылил, когда он опять пристал со своими расспросами. Я не думал, что Кираз действительно выпьет жидкость.

— Но зачем было продолжать? Он ведь не подопытная крыса!

Лаэрт посмотрел на Рену взглядом, который напомнил ей взгляд бродячих собак — жалостливый и в то же время озлобленный, не знаешь, пожалеть их и приласкать или лучше бежать, пока не набросились.

Они поравнялись с узорчатыми воротами, напоминавшими кружево. Во дворе исторического музея было шумно и оживлённо. Здание походило на маленький аккуратный дворец, но настоящее богатство таилось внутри. Рена решила, что после окончания дела обязательно посетит музей. Она перевела взгляд на Лаэрта — вопрос лишь, когда оно кончится.

— Я не мог оставить Кираза, я должен был понять, как на нём сказалось моё лекарство. Но… Он сам хотел большего. Я рассказал, над чем работаю, и для него стало важным довести дело до конца. Он мог бы стать отличным учёным, — губы Лаэрта тронула грустная улыбка. — Да, я дал Киразу ещё одну дозу, а затем мы изучали его силу. Но когда всё началось, я стал искать способ избавиться от магии.

— Что началось? — обеспокоенно спросила Рена, остановившись.

Казалось, вот оно — то, чего не знал даже Раз, но что могло стать ключом к пониманию.

Лаэрт только махнул рукой:

— Для меня стало важным довести работу до конца, чтобы жертва Кираза не была напрасной — вот итог. Я уже говорил это, Рена, и это правда. Мне нужно поговорить с братом, о многом. Так что с ним?

Рена молчала. Что сказать, чтобы не предать друга? Это ведь не её история и не ей стоило решать как, когда, какую правду преподнести.

— Наверное, он хочет меня убить? — голос Адвана прозвучал холодно.

Рена посмотрела в его серые глаза и не смогла сказать «да». Хотелось, чтобы в истории братьев действительно была правда, способная оправдать Лаэрта, смягчить Раза и снова сделать их семьёй. Но, наверное, не существовало истории, способной стереть три года в больнице — никаким словам это было не под силу.

— Раз хочет знать правду.

— Раз? Так вы его называете, Рена?

— Он сам так назвал себя. Новое имя — новая жизнь, знаете ли.

— И что же, у него получилось начать новую жизнь?

— Нет.

— Через три дня состоится приём в Южном дворце. Я вас звал, помните? Моё предложение в силе — и прошу, приведите Кираза.

Рена в молчании пошла дальше по улице.

— Почему тогда, не раньше?

— Не знаю, каким стал Кираз, но я догадываюсь, что ему понадобится время, он захочет понаблюдать за мной. На приёме он легко затеряется в толпе, если поймёт, что не готов.

Сначала они услышали музыку, затем, повернув от музея к ряду темнеющих башенок, увидели между ними паренька, играющего на скрипке. На юноше не было ни куртки, ни пальто — только пиджак, казавшийся старым и потёртым, не способным согреть, но холод будто совсем его не беспокоил. Он играл с таким вдохновлённым лицом, что его музыка казалось по-настоящему прекрасной, хотя на самом деле это была очень простая мелодия. Редкие прохожие бросали ему линиры, но юноша не замечал и этого.

Лаэрт пошевелил рукой в такт музыке. Раз всегда делал также и частенько бросал музыкантам пару монет. Адван повторил и это, и Рена не смогла не сказать: