– Давай напишем им письмо, – затормошила ее Винни. – Нечего резину тянуть. Мы не простим себе, если наша медлительность приведет к катастрофе.

Марен лишилась дара речи. Все эти годы, одержимая единственным стремлением открыть Винни душу, она не допускала и мысли, что той захочется встретиться с изнасиловавшим ее ублюдком и его женой. Это уже не мыльная опера, это – самый безобразный фарс!

– Господи, и в кого ты такая великодушная? – вздохнула Марен. – Немного эгоизма и черствости тебе бы не повредило. Ну так слушай – ума тебе, конечно, не занимать, а вот до совершеннолетия пару месяцев не хватает. Поэтому будет так, как скажу я. Не забывай: всего лишь пару недель назад тебе сделали трепанацию черепа. К тому же у тебя до сих пор рука в гипсе, и мы понятия не имеем, кто сбил тебя на дороге. Возможно, эта семейка тоже причастна к аварии. Наоми сама призналась, что была с тобой рядом. В общем, так: я договорюсь о встрече, а ты, если передумаешь, сразу же мне об этом скажешь, и мы благополучно свалим.

Винни согласно кивнула.

– И еще. Когда мы с ними встретимся…

– Погоди! – прервала ее Винни. – А как его зовут?

Марен запнулась. Она не хотела называть имя своего обидчика по той же причине, по которой запрещала дочери давать клички бродячим котам, постоянно ошивавшимся возле их дома. Она боялась, что Винни привяжется к существу, с которым не сможет быть рядом.

– Донора спермы зовут Чейзом Олдером.

Винни молча кивнула.

– Я собираюсь вытрясти из него всю правду о той ночи, – продолжала Марен. – Дознаться до истины. Прошу, отнесись к этому с пониманием. Если он станет запираться, мы тут же уйдем, тебе ясно? И плевать я хотела на его милого и невинного малыша. Если этот урод не отнесется к нам с должным уважением, смерть ребенка будет на его совести, не на твоей!

– Идет. И знаешь что, мам? Не вини себя. Мне даже представить страшно, что тебе пришлось испытать. – Винни положила голову на колени матери. – Вычеркнуть бы это все из твоей жизни…

– Да, вычеркнуть бы всё… – согласилась Марен, поглаживая шелковистые волосы дочери. – Всё, кроме тебя.

Сегодня, 21:45

От: Марен Прессли

Кому: Наоми Олдер

Тема: Моя дочь

Я – Марен Прессли. Вас ввели в заблуждение. На сайте apairofgenes.com вы переписывались не с моей дочерью, а с человеком, который использует ее аккаунт. Прошу вас немедленно прекратить всякое общение на данной платформе.

Я предоставлю вам возможность – единственную возможность! – встретиться с моей дочерью и все объяснить. Вы должны прийти вместе с мужем, иначе встреча не состоится. Будем ждать вас завтра в пять вечера в ресторане отеля «Четыре сезона». Отель находится в самом центре Сиэтла. Не забудьте принести медицинские документы, подтверждающие состояние здоровья вашего сына. Приготовьтесь к откровенному разговору. Все, что я вам обещаю, – это выслушать вас. Не более. И учтите: если я почувствую, что вы утаиваете хотя бы самую МАЛОСТЬ, я силой утащу дочь домой и не видать вам ни ее, ни ее стволовых клеток!

* * *

Сегодня, 21:47

От: Наоми Олдер

Кому: Марен Прессли

Тема: Моя дочь

Мы придем. От всего сердца благодарю вас!

Алисия с утра пораньше улетела в Нью-Йорк на званый ужин с советом директоров, а Брайан и Брук, которую отец забрал из школы, не дожидаясь окончания занятий, днем запрыгнули в принадлежавший их семье самолет и тоже умотали на все выходные в Большое Яблоко. Брайан, никогда не упускавший случая позвездить на поле для гольфа, умудрился втереться в доверие к одному из инвестиционных банкиров «Аспере» и выманил у него приглашение в Хэмптонс, в элитный частный гольф-клуб «Легок на подъем». Пока Брайан махал клюшкой и пил, а его жена и дочь фланировали по магазинам в сопровождении нанятого Марен персонального стилиста и выбирали наряды для бала «А снег идет» и родительского сабантуя «Антишоковая терапия», или как там его предполагала обозвать Диана, Марен собиралась на встречу с Олдерами. Благо Стоуны, развлекавшиеся на противоположном побережье, ей не мешали.

Работа на Алисию кое-чему научила Марен. Наблюдая, как Алисия готовится к телевизионным интервью или публичным выступлениям, она уяснила, насколько важно произвести на оппонента впечатление исключительной силы. По примеру начальницы она пинками загнала себя в ледяной душ, чтобы укрепить тело и разум, а затем, ворвавшись в комнату Винни, перерыла ее ящик с косметикой. Сама она редко красилась и мало заботилась о прическе, но постоянный уход за лицом и волосами Алисии сделал из нее профессионального визажиста. Она увлажнила лицо кремом, нанесла основу под макияж и бронзовую пудру, подвела глаза. Достала из шкафа черные брюки и красную блузку, высоко зачесала волосы и собрала их в строгий пучок. Глянула в зеркало. Из зеркала на нее смотрела надменная, властная и решительная женщина. Женщина, которую не проведешь. Довольная, Марен села в машину, ровно в три часа подъехала к академии, забрала Винни и покатила в центр города.

Она хотела приехать в ресторан и занять столик до прихода Олдеров. Одержать маленькую тактическую победу в предстоящей битве. Лишить Чейза возможности наблюдать, как она пересекает ресторан, направляясь к столику. Не спасовать под его пристальным взглядом, оценивающим каждое движение ее тела. Сразу задать тон беседе и верховодить на встрече. Она тщательно продумала и свое появление, и приветственные реплики. Решила, чем занять Винни – уроками и умопомрачительной едой. Мелочиться Марен не собиралась. Олдеры заплатят за все.

Мраморный вестибюль утопал в цветах, воздух благоухал нежными ароматами, персонал рассыпался в любезностях, но атмосфера в отеле «Четыре сезона» царила явно недружелюбная. Раздраженно цокали каблуками состоятельные женщины, нетерпеливо и требовательно стучали по столам богатые мужчины. И только мягкий, струящийся свет ламп благотворно действовал на Марен, унимая пульсирующую в голове боль, донимавшую ее с самого утра. Когда они с Винни вошли в пустой ресторан и выбрали столик в нише у окна, выходившего на набережную и колесо обозрения, Марен незаметно улыбнулась – перевес на ее стороне.

После занятий Винни, как обычно, умирала от голода. Несколько раз вопросительно взглянув на мать, словно испрашивая у нее разрешения, она заказала себе тарелочку подножного корма – вегетарианский гамбургер и жареную картошку стоимостью в двадцать пять долларов. Марен не выдержала.

– И овощной салат, – сказала она официанту. – Только овощи порежьте помельче.

Винни затравленно съежилась.

– А что? – дернула плечами Марен. – Гулять так гулять. Думаешь, я не воспользуюсь шансом набить тебя до отвала вкусной и здоровой пищей? Если ты на пестицидах такой башковитой выросла, представляешь, какой гениальной ты стала бы, корми я тебя экологически чистыми продуктами? Мне же, – обратилась она к официанту, – принесите, пожалуйста, бутылку газированной воды с лаймом.

Цена за газировку зашкаливала. «Подавись, – мысленно приказала Марен бурчащему желудку. – Считай это платой за твое молчание».

Пока Винни, не тратя попусту времени, корпела над домашкой по продвинутому курсу физики, Марен любовалась видами из окна. День был чудесный, и островки Пьюджет-Саунда и величественная горная цепь Олимпик-Маунтинс радовали глаз. Какой дивный пейзаж. Какой неподобающий фон для безобразного разговора, который ждал ее впереди.

– Мам, гляди, – прервала ее размышления Винни, пнув под столом ногой.

Марен обернулась. К ним с огромным круглым подносом спешил официант. За его спиной мелькнули фигуры мужчины и женщины, и не успела Марен и глазом моргнуть, как возле столика вырос ее обидчик. Горло ее пересохло. Ладони предательски зачесались. Выхватив из сумки две таблетки антигистаминов, она поспешно кинула их в рот. «Врешь, гад, крапивницы ты от меня не дождешься!»

– Привет, Марен. Привет, Винни. Меня зовут Чейз Олдер. А это, – он указал на стоявшую рядом женщину, – моя жена Наоми.

Измученные, с воспаленными глазами, они выглядели друг другу под стать. Похоже, они плакали, не переставая. Наоми, как и предчувствовала Марен, казалась убитой горем старухой. С удовольствием отметив ее свалявшиеся в колтун волосы, мятую одежду, полное отсутствие макияжа, налитые кровью глаза, окруженные жуткими, иссиня-черными кругами, она похвалила себя за тщательно продуманный наряд. Хотя где-то глубоко-глубоко в душе в ней теплилась жалость к этой