Шрифт:
Закладка:
Таков был аббат Ла Гранж. Он не думал, подобно многим, о своей выгоде, но его беспокоило будущее земли, которая дала ему жизнь. Он не жалел для этого даже собственной головы, твердо веря, что благополучие королевства выше любых выгод и зависит от смены власти. А раз так, он должен уговорить епископа!
И не знал этот маленький, невзрачный с виду человечек, что пройдет всего несколько лет, и новый король Франции сделает его… кардиналом.
Ничего этого в данное время ему, конечно, и в голову не приходило, и он вошел в здание собора вслед за супружеской четой.
Людовик с Марией, помолившись у бюста святой Девы, спустились в подземелье. Народу здесь было уже не так много, но по-прежнему люди плакали, с умилением взирая на изваяние Богородицы в гробу, и, крича в религиозном экстазе, когда касались руками саркофага, молили Деву избавить их город и королевство от врагов. Супругам никак не удавалось подойти к ангелам, отовсюду тянулись кверху руки, и люди пластом лежали на постаменте, рыдая, молясь и отбивая поклоны. На помощь пришли монахи, освобождая проход для знатных особ. Мария с трепетом, глядя Богородице в глаза и положив ладонь на саркофаг (сама жизана[29] была под стеклом), прошептала:
– О Царица Небесная, услышь меня! Молю тебя, сделай так, чтобы мы с мужем сегодня же покинули Булонь!
– О чем ты говорила с Пречистой Девой? – спросил Людовик, когда они вышли из часовни. – Я слышал, ты что-то шептала.
– Я просила Богоматерь, чтобы она сохранила нашу любовь.
– Представь, это и мне пришло в голову!
– Но и у любви есть предел терпения, Луи! Одному Богу известно, сколько еще времени нам с тобой предстоит быть в разлуке. Я устала ждать, а ведь мне пора иметь детей.
– Моего отца это, кажется, нисколько не заботит.
– Быть может, он пожелал устроить наше свидание, заглядывая далеко вперед?
– Ты хочешь сказать, что он нашел подходящее место для зачатия ребенка?
– Возможно, хотя не обмолвился об этом ни словом.
– Еще бы, как можно такое сказать! Но об этом должны догадаться мы сами.
– Я сделала это первой и нашла даже подходящий уголок, точнее, его показал мне аббат Ла Гранж. Он принимает активное участие в нашей судьбе, и когда-нибудь мы с тобой отблагодарим его.
– Согласен, хотя он, кажется мне, человек непростой и выполняет всего лишь чужую волю. Однако, как бы там ни было, он проявляет о нас заботу, и либо я ничего не понимаю в людях, либо нам следует делать так, как он советует.
– Тем более что такой совет вполне отвечает нашим с тобой желаниям, не так ли?
– Как можешь ты еще спрашивать об этом? Я совсем одичал в этом совином дупле, куда запихнул меня король. Никаких развлечений; единственное, чем меня удостаивают мои тюремщики, – игрой в шахматы и в триктрак. Меня даже не берут на охоту: епископ боится, что я улизну.
– Что же, у него есть причины для таких опасений? – осторожно спросила Мария. – Ты пробовал бежать, но у тебя ничего не вышло?
– Если бы! Старый филин повсюду расставил охрану. Каждый день ко мне заходят тюремщики в поисках веревочной лестницы или каната из простыней. Скоро они станут искать у меня за спиной крылья Дедала.
– Но ведь ты дал слово!
– Не очень-то он ему доверяет. Этот жирный паук не верит ничему. Вот если бы удалось его обмануть! То-то я посмеялся бы над этим ловцом мышей.
– Ловцом мышей? – удивилась Мария.
– Забавная история, вот послушай. У него во дворце обосновалась колония грызунов. Ему принесли кота, тот по глупости своей объелся и на другой день издох. Принесли другого, но мыши позвали на помощь крыс, и те сожрали этого кота. Епископ утром нашел одну голову и хвост. Теперь он повсюду расставляет мышеловки, даже вокруг подушки; говорит, мыши до того обнаглели, что забираются уже к нему на кровать. Каждую ночь он сам же попадает в свои капканы. Заметила, пальцы у него синие? Это от мышеловок. Теперь он постоянно жалуется на плохой сон: по ночам у него стало стрелять в кончиках пальцев.
– Бедный епископ!
– Ноет и ходит обозленный на весь свет. Поселил у себя во дворце ведьму.
– Ведьму?! Настоящую?
– Кто ее знает. Ее чуть было не сожгли, уже занялись дрова, как вдруг она закричала, что если умрет, то случится беда: ее мучителя сожрут мыши. Услышав это, епископ приказал немедленно загасить костер и отвязать ведьму. За это она пообещала ему извести мышей.
– И что же?
– Их и в самом деле как будто стало меньше. Ведьма отныне как сыр в масле катается и, будучи под крылышком прелата, плюет на инквизиторов с высокой колокольни.
– Так ты говоришь, он злой? Отчего же?
– Будешь тут злым: однажды ночью мышь укусила его за нос. А утром, проснувшись, он обнаружил, что крысы, не удовлетворившись котом, чуть ли не дочиста сожрали его митру. Едва не сорвалось богослужение в храме; хорошо, что у него оказалась запасная митра.
Мария хохотала до слез.
– А что же ведьма? – спросила с живым интересом.
– Обленилась вконец. Мало того, стала задирать монахов, уверяя, что всех посадит на метлу и заставит лететь на бал к сатане.
– Святой Боже! Ну а епископ?
– Сказал, что велит тотчас изжарить ее на костре, если она вновь не примется за работу.
– Принялась?
– Похоже на то. Во всяком случае, пальцы у епископа стали понемногу краснеть, правда, синими остались ногти. И за нос его теперь уже не кусают.
– Стало быть, мыши угомонились?
– Кто знает, зато всем хорошо известно, что из своей кельи ведьма прыгнула в постель епископа.
– Ага! Желчь у него, надо полагать, отныне исчезла?
– Черта с два! Каждое утро он находит у себя в туфлях мышиный помет.
– Вот так так! А куда же смотрит ведьма?
– Уверяет, что ночью разгоняет всю эту нечисть, но они, поганцы, успевают-таки напакостить, мстят, дескать, епископу за сородичей, которых сожрал первый кот. Но самое интересное – они придумали новую выходку: теперь они стали совершать вояжи к ушам своего врага; кажется, их это стало забавлять не меньше, чем прежняя игра. Проснувшись однажды ночью, епископ задался вопросом: отчего
