не взяло. Вышла сюда, тут и осталась. Голод был в войну, последнее соседским детишкам отдала и в лес ушла. Говорит, будто за черемшой шла, чтобы накопать луковиц. Только я тот день как вчера помню, зима это была, и лютая. Я здесь раньше всех появилась, всех помню. И тех, кто не выдержал, ушёл и умер. И тех, кто остался. Когда я пришла, чудовищ ещё мало было, да директор один кое-как справлялся.

– Какой директор, наш? – глупо спросила Солунай.

– А то чей же, – усмехнулась Айару. – Был ещё один старик, но я его всего пару раз видела, а потом он тоже ушёл. Амыр говорил, это прошлый директор был. Ну я что, я во всё верю.

– Но… но ты говорила, что Александр Николаевич совсем молоденьким был, когда меня нашёл. – Голос у Солунай задрожал.

Айару цепко оглядела её с ног до взвившихся над головой змей.

– И ты во всё верь, – усмехнулась она и снова вернулась к ягодам.

Пальцы мелькали быстро-быстро, а сама Айару бормотала себе под нос какую-то присказку, не иначе как на здоровье.

– Пойдём, Найка. – Бануш насильно поднял её со скамьи. – Пойдём. Если ты всю черемшу так измочалишь, пользы не будет.

– Как так? – Они только вышли из кухни, как Солунай прорвало. – Это сколько ему лет, если Ганс и Марта тут с войны, а он ещё раньше был?

– Я не знаю, Най. – Бануш развёл руками. – Я удивлён не меньше тебя. И это я ещё не видел коллекции голов, о которой ты рассказывала.

– Точно, коллекция голов! – Найка решительно двинулась по коридору. – Я поговорю с ними!

По дороге им попался Никита, который открыл было рот что-то сказать, но Солунай дёрнула головой, мол, не сейчас, и он отошёл в сторону.

На двери в башню, как и прежде, висел замок. Но сейчас Солунай это не смущало. В конце концов, она же чудовище или как? Силы, как у Вассы, у неё нет, но она умеет ходить сквозняками и горными тропами, да и Бануш тоже. Ей просто нужно найти этот путь.

– Через окно и по стене, – подсказал Бануш. – Только я первый.

Пришлось уступить.

Сейчас Солунай поражалась тому, что не видела башню раньше. Они же столько раз с Банушем сидели на крыше и прятались тут от Айару! Но такая магия людей, чудовищам не понять.

В имеющееся узкое окно Бануш тоже полез первым. Когда Солунай протиснулась за ним, он стоял в центре комнаты с плотно зажмуренными глазами. Солунай достала фонарик и осветила пространство. Раздались возмущённые голоса.

– Всё нормально, безопасно, – выдохнула Солунай, увидев маму в очках. Не то чтобы она представляла, как Мерпесса может от них избавиться, но рисковать другом не хотелось.

– А это мой племянничек, да? – восхитилась сирена. – Жаль, мы не сожрали тебя маленьким, мальчик.

– Тоже рад вас видеть, тётя. – На лице Бануша не дрогнуло ни мускула, и Солунай в который раз порадовалась, что не стала скрывать от него правду. Какой бы она ни была.

– Кето, детка. – Мерпесса улыбнулась. – Почему ты здесь с ним? А как же Александрос?

– Я как раз по поводу Александроса, мама. – Солунай решила игнорировать разболтавшиеся головы. – Тут так много голов чудовищ, неужели их всех добыл он сам?

– Насколько я знаю, на самом верху три или четыре ряда – коллекция прежнего директора приюта. – Мерпесса поморщилась. – Но там реально неприятные личности, поверь мне. Вот Минотавр, зачем он тут? Без тела он просто бык, и не самый приятный собеседник, кстати.

Солунай вдохнула и выдохнула. Всё-таки она права. Головы и приют как-то связаны.

– Эта коллекция и наш приют как-то связаны? – А ведь Бануш давно не лазил у неё в голове! Видимо, он просто думал так же.

– Разумеется, связаны. – Голос был незнакомым, Солунай обернулась и увидела странную девушку, которую не заметила в прошлый раз. Узкие жабьи губы были едва заметны на остром лице, волосы были белыми и облегали голову, точно шлем. И глаза без радужки, выпуклые и беспрестанно двигающиеся.

– Белая дева, – восторженно произнёс Бануш. – Разве вы не призрак, который утаскивает людей?

– Я никогда не была призраком, и девушкой из глупой легенды я тоже не была, – раздражённо ответила голова. – Но я прокляла этого охотника, который испоганил нутро мира своими убийствами. Я закляла его, что он больше никогда не сможет убить чудовище по-настоящему, не испытывая всего страха и боли. Я прокляла его руку, что она будет топором, но не сможет держать настоящий топор. Я прокляла его, что его жертвы всегда будут с ним, пока он не найдёт способ обрести покой. Я прокляла его вечной жизнью. И что вы думаете?

– Начинается, – пробормотала сирена, но Солунай и Бануш не обратили никакого внимания. Они слушали.

– Он пролез сюда, в самую суть мира, где чудовища могли найти утешение и приют, и начал создавать здесь вот это здание. У него же была вечность, понимаете? А ещё он привык, привык к боли и страху. Он убивал и наслаждался этими ощущениями. Ведь другие за сотни лет ему пресытились. В это место приюта попадали чудовища, но не росли сами по себе в лесу, где выживали бы только сильнейшие, а оказывались у этого человека, мне не хватает духу назвать его даже чудовищем. Он растил их, пока их внешний вид и способности не открывались наиболее удачным образом, и пополнял коллекцию.

Солунай вцепилась в руку Бануша так, что он скривился, но молча терпел.

– К счастью, он почему-то решил, что должен оставаться на месте, и не покидал приюта до самого появления Александроса, – продолжала Белая дева. – Ему он передал коллекцию и проклятия, после чего обрёл покой. Вот так просто! Он простил себя сам. Знаете, люди и такое иногда проделывают! Нам повезло, Александрос попал сюда не таким, каким был тот. Он всего несколько лет убивал чудовищ. Тот, прежний, чье имя пусть сгниёт вместе с ним, передал проклятие, но остался тут. А Александрос ушёл. Его коллекция тут росла и росла – мы видели, как появляются новые диски, но на них не было голов. Он обошёл проклятие по-своему. Он не добивал чудовище, довольствуясь тем, что отрубал голову, привязывая её к этому месту. И после смерти они все оказывались тут. А кто убивал их на самом деле – ему было не важно.

– Вы лжёте, – неожиданно произнёс Бануш. – Разве не бывало, что голова появлялась вскоре после диска?

Белые, крупные, словно варенные вкрутую яйца глаза повернулись на его голос.

– Ты прав, мальчик-сирена, – мягко ответила дева. – Думаю, сначала Александрос ходил с кем-то ещё. Он бил своим топором, а тот, другой, добивал. Но, полагаю, мало кому нравилось получать в качестве трофея безголовое тело. Александрос остался один. Потом он вернулся сюда. Сломленный, но