Его лицо стало мертвенно-бледным, как апостольник на голове монахини, а глаза шныряли по этой западне, которую он устроил для нас обоих.

— Вы можете выпрыгнуть из окна прямо в воду канала.

Я бросился к окну и посмотрел вниз.

— Ты что, с ума сошел? Там больше грязи, чем воды.

— В таком случае это гарантирует нам мягкое приземление. В особенности если приземлиться на голову. Как бы там ни было, мне все равно придется вернуться.

— Вернуться? Почему?

— Потому что эта леди приказала мне.

— Какая еще леди?

— Та самая, которая пыталась поговорить с вами и ждала вас на улице, когда я вышел отсюда.

— Катерина?

— Да. Она сказала… — Он сделал паузу, явно смущенный интимным характером послания, которое она просила передать мне. — Она сказала, что будет ждать вас и заботиться о вашем ребенке.

Эти слова обрушились на меня с силой мощного удара кулаком в живот. Я даже застонал от собственной глупости, от бесчувствия, от своей подозрительности и, наконец, от полного невезенья.

— Я думаю, нам нужно…

Не успел я договорить, как створки двери с треском разлетелись, отбросив в сторону деревянную задвижку. Удар был такой силы, что Маламокко рухнул на пол и какое-то время лежал неподвижно. В образовавшуюся щель просунулся металлический наконечник копья. Неужели он ранил бедного парня? Что это за кроваво-красные пятна на его одежде? Я импульсивно выхватил меч из ножен и бросился к двери.

— Нет, хозяин, не надо!

Я уже не слышал крика Маламокко и слепо ударил клинком прямо в щель между створками двери. С другой стороны раздался громкий крик, и наконечник копья мгновенно исчез. Щель между створками сузилась, зажав лезвие моего меча. Я с силой выдернул его и увидел, что сверкающая сталь обагрена кровью.

— Пошли! — заорал мне, к счастью, невредимый Маламокко.

Я подтолкнул парня к окну, и он исчез в темноте, полетев вниз, к каналу. Потом и я взобрался на подоконник и с опаской посмотрел вниз. Было очень высоко, а я всегда боялся высоты, но когда дверь в спальню затрещала под уларами, сиганул вниз.

— Оооооооо…

Приземление оказалось не очень приятным, но при этом достаточно мягким. Маламокко уже был у противоположного берега и отчаянно махал мне рукой. Я сказал, что со мной все в порядке и он должен спасаться от преследования без моей помощи, поскольку сейчас нам лучше разделиться. Он послушался, хотя и без особого энтузиазма, вылез на набережную и исчез в темноте, в своем собственном мире. Я слышал гневные голоса на балконе, и один из них, несомненно, принадлежал бородатому Градениго. Он так яростно орал, что у меня кровь стыла в жилах.

— Ублюдок! Убийца проклятый! Ты убил его! Ты не уйдешь от нас!

Я побрел вдоль канала, пока не скрылся из виду, с трудом передвигаясь по вязкому илу. Каждый шаг отнимал у меня столько сил, что казалось, скоро я упаду в эту жидкую грязь и больше не поднимусь. Через некоторое время я заметил низкую набережную, которая позволила мне выбраться из ледяной воды. И все это время я не переставал удивляться страшной усталости, охватившей все мое тело. Я из последних сил ступил на каменную мостовую и только теперь сообразил, где нахожусь. Это была восточная часть Большого канала чуть южнее церкви Святых Апостолов и всего лишь в сотне ярдов от северной части Венеции, выходившей на разбросанные острова Мурано, которые означали для меня только одно — свободу.

Я с трудом пробирался по узким улочкам, оставляя грязные следы. К счастью, мне удалось перехитрить преследователей, и теперь я мало заботился о дальнейшем маршруте. Этот день прошел совсем не так, как я ожидал, но по меньшей мере мне удалось подсунуть свинью Фанези и благополучно сохранить свою жизнь. В один прекрасный день я вернусь к своей дорогой Катерине Дольфин. Правда, сейчас я уже мог с полным основанием сказать: к матроне Катерине и нашему ребенку. Может, даже лучше, что она воспитает его без меня. В конце концов, я стал для города не только злостным заговорщиком и государственным преступником, но и отныне самым настоящим убийцей. Вот до чего довел меня коварный меч Реналфа де Серне.

Вес меча позволил мне описать совершенный круг в воздухе. Я уже готовился разжать пальцы и выпустить его, но вдруг меня посетила совсем другая мысль. В конце концов, это всего лишь оружие, как же можно винить его в том, что случилось со мной? Люди пытаются наделить этот клинок некими личными качествами и даже считают, будто в нем каким-то образом заключена жизнь выковавшего его оружейника. А последующие обладатели определили судьбу клинка своими жизненными поступками. Но поверьте мне, это всего лишь кусок хорошо обработанного металла, у которого нет и не может быть собственной жизни. С другой же стороны, это отличный кусок металла, обладающий бесценными качествами в руках хорошего человека.

Стоя по грудь в воде, весь покрытый грязью венецианской лагуны, я не мог обнаружить в своих поступках никаких положительных моментов. Но ведь я был венецианцем, хотя, конечно, только наполовину. А вторая моя половина состояла из упрямого англичанина. И эта причудливая комбинация национальных качеств наделяла меня удивительной способностью находить выход из самых отчаянных положений. И вот сейчас я здесь, по пояс в грязной воде, почти утонувший и преследуемый за убийство, готов выбросить в море свое главное достояние. И я непременно сделал бы это, если бы не обладал редким талантом ковать деньги из ничего. Несмотря на старую истину, что только деньги делают деньги, я все же решил продать это оружие за вполне приличную сумму. Здесь проходит большое количество крестоносцев и тамплиеров, направляясь в замок Пилигримов, чтобы сразиться с Бейбарсом [7]и его грозной армией мамлюков. У многих из них больше денег в кошельке, чем здравого смысла в голове, и я вполне могу предложить им этот клинок в качестве славного «ветерана» Четвертого крестового похода. Так зачем же выбрасывать деньги в воду?

Эти лихорадочные мысли промелькнули в моей голове в тот момент, когда тяжелый меч все еще описывал по инерции дугу в воздухе. Я сделал все возможное, чтобы мои пальцы не разжались и не выпустили рукоять клинка, но они онемели от ледяной воды в лагуне и не