Эльдар так и выразился: «Нужно напасть на ключи». Нургали заберет из кассы свою часть, а остальное передаст Эльдару, а тот — Степану Ильичу. Коротко и ясно.

Столько решимости было в глазах Эльдара, что Степан Ильич, выслушав парня, не колеблясь согласился с его предложением.

Конечно, дело затевалось не шуточное. Астемир хорошо понимал значение этого шага, долго молчал и смущенно-похлопывал широкой ладонью по столу. Потом они с Эльдаром о чем-то поговорили между собою, — Астемир выражал какие-то сомнения. Эльдар убежденно возражал ему и, видимо, сумел переубедить и успокоить своего усомнившегося наставника. Вот Астемир поднял голову, протянул руку Степану Ильичу.

— Да, — проговорил Астемир, — Эльдар младший из нас, но он уже понимает что-то вернее, чем я… Дай мне руку, Степан. Мы — три брата: ты, Эльдар и я, а сестры наши — честность… правда… справедливость… Помни ты, Думасара: что бы ни случилось в доме Астемира, тут всегда дом чести и братства.

Астемир велел Темботу и Лю никому не рассказывать, что сегодня был у них кунак Степан. Утомленные мальчики быстро заснули. Уснули и женщины. Спал весь аул после шумного и бойкого дня.

Степан Ильич хотел знать, к чему приведет первый разговор Эльдара с Нургали. Он ждал возвращения Эльдара, тихо беседуя с Астемиром в темной комнате. За окнами уже давно стояла по-весеннему прохладная лунная ночь.

Но вот послышалось, что кто-то лезет через плетень, идет к крыльцу… Эльдар!

— Истепан! Клянусь последней минутой моего отца, столь же священной для меня, как и твоя память об этой минуте: все, что Гумар или Шарданов положат в «государственный сундук», будет в наших руках. Не джигитовать отряду Берда Шарданова на конях, купленных на народные деньги. Я буду стоять над Нургали, как его тень, и его же голосом нашептывать ему все об одном и том же, до тех пор, пока он окончательно не решится… А он уже сам не свой…

— Веришь, что получится хорошо?

— Все получится хорошо, Истепан. Верю. Не сомневайся и ты.

Астемир по-прежнему с некоторым удивлением смотрел на преобразившегося Эльдара. Можно было подумать, что этот рослый, сильный, с несколько жестким лицом парень до сих пор только и ждал возможности добровольно взять на себя эту нелегкую и опасную задачу.

Оставалось договориться, где и когда снова встретиться со Степаном Ильичом. Показываться в ауле Коломейцеву сейчас было нежелательно, и Степан Ильич, перепрыгнув через арык, кратчайшим путем пошел из аула к себе в Пятигорск.

Залаяли собаки. Луна стояла высоко в небе. Слушая журчание воды в арыке, Астемир думал: сколько событий случилось и сколько еще должно случиться, прежде чем он увидит маленького Лю на коне, с кинжалом на поясе. Да и верно ли он рассуждает? Уже сейчас вокруг так все изменилось, что не конь и не кинжал становятся первым достоинством джигита. Что-то новое уже светится в глазах Эльдара, и смутно чувствуется что-то еще более значительное, что приносят такие люди, как Степан Ильич… Гость всегда посланец неба, гонец аллаха, но, видно, по-новому стали рассуждать и на небе…

НУРГАЛИ И ЭЛЬДАР

А Нургали? Что он?.. «Нургали сам не свой», — сказал Эльдар о растревоженном кассире, и нельзя было сказать лучше. Яд соблазна действовал неотразимо.

После разговора с Эльдаром Нургали не спал всю ночь и с утра не находил себе места. Как бродит махсыма в кувшине, так противоречивые чувства бродили и боролись в нем и не давали ни минуты покоя.

Силен был соблазн, сильны были доводы в пользу того, чтобы принять предложение Эльдара. Но и страшно было попасться. С другой стороны, Нургали знал, что его начальник Гумар не дремлет. С тех пор как появился сейф, Гумар, по совету Давлета, оговорившего свою долю, применил еще один способ пополнения кассы: он стал собирать штрафы с мусульман, не посещающих мечети. А нужно сказать, что в шаткое это время покачнулись многие правоверные и забывали заглянуть в мечеть даже по пятницам. Гумар не пропускал случая запустить руку в карман провинившихся перед законом Магомета. Может, это и угодное аллаху дело, но зачем же присваивать деньги, которые следует отдать в мечеть? В другой раз старшина потребовал открыть кассу и выдать ему сто рублей — «для начальства», как выразился Гумар.

— Гумар, не губи меня, — пробовал сопротивляться Нургали. — Деньги казенные и общественные. Я за них в ответе… Ты мне хоть расписочку дай, душа моя…

Куда там! На жалобные слова Нургали Гумар отвечал:

— Не был я твоей душою и на душу твою плевать хотел! Ты мне тут не выдумывай…

Так вот, деньги уходят, а кто, как не он, Нургали, будет отвечать за недостачу! Жаловаться на старшину? Кому жаловаться? Старшина на него же и взведет напраслину, он так и говорит: «Только пикни — пожалеешь». Молчать, делать вид, что не замечаешь проделок Гумара, чего тот и требовал от кассира, — конечно, до поры до времени так спокойнее, — ну, а вдруг большое начальство, хотя бы сам ротмистр, захочет проверить состояние кассы?..

Между тем другого такого удачного случая не будет — какой же другой дурак, кроме Эльдара, согласится взять на себя всю ответственность? Нужно только прикинуться жертвой насилия. Может, теперь суждено наконец осуществиться всем его мечтаниям и он будет вознагражден за все неудачи… Он, как советует ему Эльдар, уйдет из аула и где-нибудь на стороне откроет свою торговлю или харчевню, станет таким же самостоятельным и уважаемым человеком, как Рагим, как Муса… Еще не поздно жениться… О алла, о алла!..

У Нургали голова шла кругом. Соблазны и сомнения терзали слабую душу. Что делать? Можно ли отвернуться от такого случая?.. Безумие!

В волнении Нургали обдумывал и приискивал, где бы понадежнее спрятать деньги, как будто все уже решено и добыча у него в руках. Он и в самом деле уже видел заманчивые пачки, ощущал их, взвешивал и, сам того не замечая, беспрерывно что-то бормотал, как сумасшедшая Чача.

В такой горячке прошел день. И, как нарочно, будто дразня и испытывая, Гумар рано утром вызвал его в правление, велел выдать четыреста рублей «для начальства» и снова ускакал не то в город, не то в усадьбу Шардановых с пачкой казенных денег за пазухой.

Опять Нургали пробовал было возразить и опять чуть не получил затрещину.

— Давай, давай, собачий сын!

Но, уезжая, Гумар неопределенно пробормотал:

— Не пожалеешь, положишь обратно в десять раз больше.

Нургали не отходил от шкафа. Прикрывая его своим телом, он снова пересчитывал деньги. Жар томил его. Денег было