Никто еще, кроме обитателей дома Астемира, не заметил отсутствия Эльдара. Но — что скрывать! — Астемир немало переволновался, прежде чем выяснилось, зачем его вызывает к себе старшина.

Русский ротмистр внимательно осмотрел сметливого кабардинца, а Гумар сообщил Астемиру, какая поручается ему задача. У объездчика сразу отлегло от сердца. Могло ли быть сейчас другое поручение, за которое Астемир взялся бы с такой охотою! Ведь он сможет первый рассказать Степану Ильичу, какой оборот принимает это дело, казавшееся неотвратимо опасным, чреватым немедленным возмездием. А теперь Астемир даже задержит Эльдара, если тот не успел уйти в горы…

Глава двенадцатая

СЛУХИ

Урожай был собран. Наполнились кукурузой сапетки. Имущие отделили с разной мерой добросовестности десятую долю в пользу неимущих. Отошло время осенних гуляний, и уже лег в степи и по кровлям первый снежок. На досуге карахалк больше прислушивался к новостям, и было отчего — день ото дня нарастала тревога. Все больше таинственности видела Думасара в частых беседах и разъездах Астемира с Эльдаром, а вскоре оба они уехали к Степану Ильичу в Пятигорск — и как в воду канули. Хоть господин ротмистр, главный уполномоченный князя Шарданова, и торопился вскрыть сейф, сделать это он не успел: ротмистр вынужден был покинуть штаб-квартиру в усадьбе князя, так и не дождавшись слесаря, за которым поскакал Астемир Баташев. Думасара не находила себе места. Сын ее брата, деда Баляцо, тезка Казгирея Матханова, вызвался поехать на розыски пропавших.

Казгирей приехал в Пятигорск, когда в городе заканчивался съезд народов Терека. Только что съезд признал власть. Советов и избрал Терский народный Совет и Совет народных комиссаров. Всюду ярко горели на солнце полотнища красных флагов, всюду расклеивались цветистые объявления. Люди собирались кучками и тотчас же заводили споры.

Никто из земляков Казгирея, населявших окраину Пятигорска, ни среди ткачей, ни среди валяльщиков шерсти, ни среди зажиточных шорников, не слышал об объездчике Астемире Баташеве из Шхальмивоко или об Эльдаре Пашеве, а что касается русского мастера, то все кабардинцы в один голос посылали Казгирея в украшенный множеством флагов дом, с балкона которого беспрерывно произносились речи.

— Там, только там увидишь русского человека, если он действительно все знает и обо всем умеет говорить.

Рассказывали о том, что исполнительный комитет в Нальчике и князь, заменивший начальника округа князя Клишбиева, не признают решений съезда, а кабардинская делегация не признает князя, и поэтому должно произойти вооруженное столкновение между делегатами съезда во главе с Иналом Маремкановым и сторонниками князя.

Инал! Инал Маремканов! Вот когда совсем громко прозвучало это имя. И все было верно. Действительно, глупый князь взял на себя смелость заявить, что кабардинский народ не признает власти Советов, а хочет оставаться под властью Терско-Дагестанского правительства.

— …Окружной исполнительный комитет и окружной комиссар давно потеряли всякое доверие в глазах кабардинского народа, — так отвечали делегаты князю, который осмеливался говорить от имени народа, приписывая ему убеждения Терско-Дагестанского правительства.

— Кабардинская фракция съезда находит действия окружного исполнительного комитета провокационными, рассчитанными на то, чтобы умалить значение и достоинство съезда, где народ представлен до последнего аула…

Вот о чем говорили с балконов, вот что сообщалось в листках, расклеиваемых на стенах.

Эти новости стали известны в Шхальмивоко еще до того, как туда вернулся Казгирей, так и не отыскавший в городской толпе ни Астемира, ни Степана Ильича.

Для таких любителей слухов, сплетен и кривотолков, каким был Давлет, наступили славные дни. Но всех превзошла в этом отношении, разумеется, Чача.

Нет, Давлет не был похож на истинного джегуако, как Чача не была похожа на славную Даханаго, легендарную хранительницу наследия нартов. Сплетница больше походила на сороку, которая, перелетая с дерева на дерево, заглядывает во все гнезда.

Много общего оказалось в поведении Давлета и Чачи. Не было в ауле дома, обойденного Давлетом и старой сплетницей. Казалось, слухи таятся даже в глубоких складках давлетовских шаровар, как у Чачи — в складках просторной юбки.

Встретив Думасару, Давлет остановил ее:

— Слышала ли ты, Думасара, что казаки сделали из большевиков хаба-саба? А уцелевшие, — продолжал он, — бежали в лес, да так, как будто их коням подожгли хвосты.

Думасара вздрогнула. С некоторых пор при слове «большевик» у нее в семье думали «отец».

Чача также не преминула позлорадствовать. Она рассказывала, что князья со всего света соединились в одно войско и режут и стреляют большевиков.

— Накажи меня бог, если я вру. Послушай меня, Думасара: к мулле Саиду ночью пришел один человек. Три раза окликнул муллу, а когда Саид вышел на крыльцо, незнакомец поднял руку и сказал: «Стой, не подходи, по сообщи всем своим прихожанам, что отныне в домах, где пахнет большевиками, по пятницам будет стоять запах лепешек» (то есть, намекала Чача, в этих домах скоро будут покойники, для которых по обычаю должны по пятницам печь лепешки, запахом которых питаются мертвые). В лесах не хватает сучков на виселицы, в ущельях реки переполнились кровью. Все это сообщил мне сам Саид.

Слова Чачи не производили бы такого сильного впечатления, если бы слухи о боях между «красными» и «белыми» не шли отовсюду.

Но к вечеру Чача приходила с другими, более утешительными сведениями. Она рассказывала теперь, что шайтан помог красным уйти от опасности по болотам, да так удачно, что ни один из них не замочил даже чувяк…

Не дремали и Муса с Батоко. Они пересказывали мнение самого муллы Саида: теперь, дескать, уже ясно, кто такие большевики. Это не больше и не меньше, как само пламя ада. «Аллах совершает великую проверку всех людей. Аллах хочет видеть, кто способен потерять голову и правую веру, а кто останется тверд», — повторяли Муса с Батоко возвышенные пояснения муллы. Что касается до главного забияки Давлета, то теперь Давлет лез в драку, представьте себе, не с большевиками, а с благонамеренными сторонниками Саида и Мусы. Он вдруг начал уверять, что красные непременно возьмут верх и вскоре явятся в Шхальмивоко в полном своем блеске с трубами и знаменами красного цвета. И командовать ими будет объездчик Астемир верхом на белом жеребце, а главным комиссаром округа будет русский слесарь Степан, который за тем и прибыл в Кабарду.

По аулу прошел слух, что жившая в шардановской усадьбе княгиня, таинственная жена Жираслана, вернулась в дом с цветными стеклами в окнах, в дом своего беспутного мужа. И как раз в эти дни начал мутить воду Давлет.

— Валлаги, — сказал Давлет, сидя перед вечерним намазом на пороге мечети с палкой в руке. —