хотел сказать: «Теперь я хочу ехать на обеих машинах», или просто: «Теперь едут обе машины» (с которыми она играет); возможно, что «если» должно означать здесь «то» или что-то похожее, но у него нет смысла условия. Интеррогативные и, наконец, кондициональные предложения, которые ребенок подслушал у меня, обладали соответствующим его психическому развитию смыслом. У Анатоля Франса мы читаем прекрасный фрагмент:

«Sachant un peu ecrire, je pensais que rien ne m’empechait de composer un livre. J’entrepris, sous les yeux de ma chere maman, un petit traite theologique et moral. Je le commengais en ces termes: Q’est ce que Dieu… et aussitot je le portais a ma mere pour lui demander si cela etait bien ainsi. Ma mere me repondit que c’etait bien, mais qu a la fin de cette phrase il fallait un point d’interrogation. Je demandais ce que c^tait qu’un point d’interrogation.

C’est, dit ma mere, un signe qui marque qu’on interroge, qu’on demande quelque chose. 11 se met apres toute phrase interrogative. Tu dois mettre un signe d’interrogation, puisque tu demandes: «Quest ce que Dieu».

Ma reponse fur superbe: Je ne le demande pas. Je le sais. – Mais si, tu le demandes, mon enfant.

Je repetais vingt fois que je ne le demandais pas, puisque je le savais et je me refusals absolument a mettre ce point d‘interrogation qui m‘apparaissait com-me un signe d‘ignorance. Ma mere me reprocha vivement mon obstination et me dit que je n‘etais qu‘un sot. Mon amour proper en souffrit et je repliquai par je ne sais quelle impertinence pour laquelle je fus mis en penitence.

J‘ai bien change depuis lors; je ne me refuse plus a placer des points d‘interrogation a tous les endroits ou c‘est l‘usage d‘en mettre.

Je sarais meme tente d‘en tracer de tres grands au bout de tout ce que j‘ecris, de tout ce que je dis et de tout ce que je pense. Ma pauvre mere, si elle vivat, me dirait peut-etre que maintenant j’en mets trop»305.

Только когда, наряду с фантазией, признается реальность, когда, наряду с собственной личностью, замечаются окружающие люди, и слова приобретают не вынужденное, а факультативное значение, появляется то, что мы, взрослые, обычно понимаем под языком. Это третья стадия, стадия социального, предназначенного для окружающих людей языка.

Я бы хотела еще раз обобщить сказанное: первые слова детей, которые в подавляющем числе состоят из губных и зубных звуков, обязаны своим происхождением процессу сосания. Процесс сосания постоянно отделен от материнского тела, очень легко производит прежде всего звуки «мё-мё». Первоначально слово было действием. В то время, когда ребенок повторял действие, соответственно, слово «мё-мё» бесчисленное количество раз, должна была появиться связь между этим словом (производящее его движение рта) и совершенно определенной, всегда одной и той же группой ощущений, а именно с группой ощущений, которые ребенок испытывает каждый раз в процессе сосания. В результате произнесения определенной группы звуков ребенок, наконец-то, часто мог создавать эту определенную группу ощущений.

Ощущения – это элементы более поздних восприятий и, наконец, представлений (возможно, на этой стадии у нас уже есть восприятия и представления). Ставшая постоянной связь звука с определенной группой интеллектуальных и аффективных элементов позволяет нам говорить о том, что эта звуковая группа стала «словом». Здесь, конечно же, идет речь о терминологическом вопросе306. Если мы хотим говорить о «слове» уже здесь или предпочтем другое обозначение, в любом случае эти происходящие от процесса сосания слова проходят эту стадию, где они репродуцируются исключительно с целью получения удовольствия, где их высказывание, так как при этом осуществляются движения, которые стимулируют ощущения в процессе сосания, доставляют непосредственное удовольствие. Эта стадия, когда еще не различается находящийся в окружении мир, когда язык предопределен сам для себя, – аутистическая стадия. Если однажды ребенок посредством приобретения опыта научится понимать разницу между настоящим удовлетворением в процессе сосания и видимым удовлетворением в процессе говорения первых слов, если появляется смутная идея о захватывающем окружающем мире, то это достигается на второй «магической» стадии, на стадии, когда желаемое вызывают через репродукцию действия = слова.

На этой стадии мы имеем дело с переоценкой желания, субъективного, психического по отношению к действительности, с верой в «силу мыслей». Сначала ребенок медленно учится отделяться от внешнего мира настолько, чтобы уметь видеть себя с точки зрения окружающих людей. Многие, если не все, никогда не могут овладеть этим в полной мере. Теперь учатся ограничивать желания и придавать словам факультативное значение. Вместе с осознанием недоступности и зависимости от окружающего мира всегда все скорее просыпается потребность в получении содействия окружающих людей, в общении, в чувстве взаимопонимания и, наконец, потребность в понимании окружающих людей. Так язык вступает в третью, «социальную» стадию.

До сих пор мы занимались исключительно возникновением слова «мё-мё». Как слово «мё-мё» получает теперь изменение значения, чтобы, наконец-то, обозначать близкую ребенку личность, мать, так и слово «пё-пё». Слово «папа» неоднократно выражает свое происхождение от процесса сосания. В русском языке кормилиц, например, слово «папа» значит хлеб. Христианская вера, в которой в хлебе наслаждаются телом Иисуса, показывает, что речь идет не о рационализированной связи, папа = хлеб, потому что отец – это дающий хлеб, а о более долгой, более внутренней связи. Шутливое предложение «Человек является тем, что он ест» принимается всерьез первобытными людьми; овладевают качествами священного животного, которого потребляют в пищу. Самое тесное единство символизируется актом съедания. Эта вера кажется нам естественной, если мы верим в то, что однажды в жизни действительно съедают человека, человека, который дал нам жизнь, с которым однажды создали одного. Поэтому идентификация символизируется через акт съедения.

Русское слово «няня» является общеизвестным. В языке кормилиц в Ростовской области я часто слышала выражение для обозначения еды «ням-ням». Вероятно, оно возникло ономатопоэтическим путем; производное от акта съедения «няня» относилось тогда к человеку, дающему пищу307.

Очень интересно, в каких случаях ребенок бормочет «мё-мё», а в каких – «пё-пё». Здесь, кажется, появляется совершенно характерное различие. «Завтра Ренаточке исполняется 10 месяцев», – написано в моем дневнике.

«Она все еще глупышка: у нее нет зубиков, она не встает сама, не понимает, что значит папа и мама, слова, которые она часто повторяет в течение дня. Я не знаю, записывала ли я уже это: если Ренаточка довольна, то говорит «папа», если она недовольна или что-то хочет, то – «мама»»308.

Штерн309, наблюдая за своей дочерью, сообщает о том,