что папа выступает в качестве знака удовлетворенности, и мама – в качестве знака скорби, и я думаю, что Селли310 тоже пишет об этом. С тех пор некоторые женщины сообщали мне это о своих детях. Госпожа доктор Гут-Гельмут, которая слушала мой доклад на конгрессе311, думала, что я выхватила у нее эти факты изо рта. Так как временно на лицо отсутствуют противопоставленные знания, речь, пожалуй, пошла бы об общеизвестном факте. Каким образом следовало бы объяснить это явление? Когда записывала свои наблюдения, я еще не знала о похожих сведениях у Штерна и др., внушение в соответствии с этим исключалось бы: подробно записано, что малышка еще совсем не понимает слова «папа» и «мама». Таким образом, слово «мама» как знак скорби не может происходить от идеи ребенка, которая сначала заставляет его искать защиты у матери. Мне кажется, причина в следующем: разные звуки, которые берутся в расчет, не берут свое начало в том же положении; они происходят из разных фаз в процессе сосания. Слово «мё-мё» самым точным образом репродуцирует сосание. «Пё-пё», «бё-бё» и т. д. будут, скорее всего, соответствовать тому моменту, когда насытившийся ребенок играет с грудью, то выпуская ее, то снова подхватывая. Если ребенок не слишком голоден и к тому же в хорошем настроении, то ему нравится продолжение движений, которые производят звуки «пё-пё», «бё-бё» и другие похожие. Но если чувство голода выражено властно, то движения сосания становятся более энергичными и ротик принимает положение, характерное для сосания, крепко обхватывая сосок. Это положение составляет звук «мё». Если чувство голода усиливается, тогда вообще прекращается любое «разумное» звукообразование. Состоящие из губных звуков выражения оставляют на всю жизнь единственный язык у различных млекопитающих. К другим это снова не относится. От чего же это зависит?

Что в этих случаях является решающим для звукообразования? Я не хочу подробно останавливаться на этом сложном вопросе. Я не ставила своей задачей принять во внимание все возможности, из которых могли бы образоваться различные виды языков. Я также не утверждала, что процесс сосания является единственным, что образует детский язык. Мы лишь видим, что в подавляющем большинстве случаев первые слова детей состоят из губных и зубных звуков. Поэтому они указывают на внутреннюю связь с процессом сосания.

Моей задачей было проследить за возникновением и развитием слов «папа» и «мама». Это исследование проливает свет на целый ряд психологических проблем, прежде всего на проблему разных стадий в развитии языка (аутистическую, магическую и социальную стадии).

Слово «мама» (в детском говорении «мё-мё-мё…») репродуцирует процесс сосания. Слово «папа» (= «пё-пё») берет начало в фазе, когда насытившийся ребенок играет с грудью. Оба слова обязаны своим происхождением процессу сосания. Процесс сосания как никакой другой является основополагающим для самого важного жизненного опыта ребенка: здесь он познает наслаждение утоленного чувства голода, но он также учится тому, что это наслаждение заканчивается и должно завоевываться по-новому. Ребенок получает свой первый опыт, потому что есть окружающий мир; этому содействует и контакт с материнским телом, который оказывает сопротивление движениям ротика312. В конце концов маленькое существо узнает, что в этом окружающем мире есть место для укрытия, желаемое им, не только потому, что здесь утоляется голод, а также и потому, что здесь тепло, мягко, и оно защищено от всех опасностей. Если однажды в жизни изобрели: «Мгновение! О, как прекрасно ты, повремени»313, то это точно было в то время. Здесь ребенок в первый раз учится в широком смысле любить, это значит, также испытывать контакт с другим существом независимо от питания как высочайшее наслаждение.

Из всех этих причин понятно, что словам, произошедшим от процесса сосания, приписывается совершенно особое значение.

Если «папа» и «мама», что очень даже возможно, не являются первыми словами детей, то они все равно постоянно выступают в качестве таковых в народе.

Зрительный тип

(1923)

Рука, которая хотела совершить попытку мастурбации, и возможно, совершила, перенимает теперь под сохранением (данной регрессии) первоначальной анальной эротики роль мужского полового органа, который не должен существовать. Мои наблюдения распространяются на случаи мужской агрессии руки. Я не могла наблюдать этот вид агрессии руки у женщин; если бы это случилось хотя бы один раз, то речь шла бы о каком-либо обходе, о гомосексуальных представлениях пениса. К границам здоровой психологии эстетически сознательных индивидуумов обоих полов относится забота о красоте руки. Она должна быть белой, чистой, ногти должны быть красиво оформленными и блестящими. К женскому идеалу относится мягкая, маленькая, нежная ручка, одновременно намек, рудимент мужского. Такая ручка мужчины действовала бы отталкивающе, но у мужчины «из хорошего общества» рука не должна быть слишком большой, грубой, и особенно красной. Как ни странно, эритрофобию314, локализованную на руке, аналитическим образом я могла наблюдать лишь два раза, у одной дамы и одного господина. Господин полностью отдавал себе отчет в том, что он воспринимал свою руку в качестве пениса. Рукой и стопой он совершал бессознательные движения в виде 8; это были такие же движения, как и те, которые он совершал со своим пенисом во время мочеиспускания однажды детстве в присутствии одного мальчика. При этом дети веселились, подражая положению четвероногих.

Почти у всех невротиков мы находим чувство стыда своих рук и очень часто у так называемых «робких людей», которые, находясь в каком-либо обществе, не знают, куда деть свои руки. В одном отправленном в свое время на публикацию докладе «Действия, обозначающие кастрацию в детском возрасте» я писала о мальчике, который разрушал различные растения палкой: «Не живи, не расти», – говорил он при этом. Действие симптома было направлено у него, как и многих других, против протеста отца, против влечения к себе и одновременно являлось актом садистической природы в совершенной форме против неживой природы. Теперь у меня есть интересный случай, в котором агрессия руки не может быть названа садистической и все-таки не может пониматься в качестве замены для подавленной генитальной сексуальности, при этом рука действует в качестве пениса. Случай касается одного очень умного, чуткого мужчины, который позволил мне анализировать его из научного интереса и был настолько любезным, что позволил мне указать здесь следующие строки:

«Я еще точно помню, как в возрасте 4–5 лет я уединялся с моей кузиной такого же возраста в тайном месте, чтобы умерить мое влечение в рассмотрении органа другого пола и производить манипуляции (прослушивать врачом?), такие как прикасание, окрашивание травами, смазывание разноцветными «лекарствами», изготовленными для этой цели. Мне пришло в голову, что хотя у меня есть