Шрифт:
Закладка:
Мятежники Темарина снова начинают поднимать головы, и я боюсь, что некоторые из злодеев, которые казнили нашу дорогую Софронию, все еще на свободе. Они намереваются найти и использовать принцев в качестве оружия против нас, чтобы вернуть Темарин себе. Единственный способ защитить себя, Беатрис и меня – это сделать так, чтобы принцы окончательно исчезли.
Ты должна не оставлять это на волю случая и добраться до них первой. Сделай это так, как считаешь нужным, но если ты склонна к милосердию, лучше всего использовать сфеллу.
Дафна читает сообщение три раза, уверенная, что она что-то неправильно поняла, но в конце концов убеждается, что ее мать действительно велит ей убить Гидеона и Рида. Если ты склонна к милосердию, лучше всего использовать сфеллу. Если у нее и были какие-то сомнения относительно намерений ее матери, то после этих слов они исчезли.
Сфелла – один из самых щадящих ядов, о которых Дафна узнала на своих уроках, и один из самых простых в применении. У него нет ни вкуса, ни запаха, и стоит смешать его с водой и дать кому-то сделать глоток, смерть наступала почти моментально. Достать его нелегко, но Дафна помнит, что под фальшивым дном ее шкатулки для драгоценностей есть целый флакон. Этого, конечно, достаточно, чтобы убить двух мальчиков.
Она не сомневается в обоснованности слов матери касательно того, что мальчики находятся недалеко от озера Олвин. Она бы не послала весточку Дафне, если бы не была абсолютно уверена. Дафна знает, что, отправившись на поиски, легко смогла бы их найти.
Да, учитывая все обстоятельства, найти и отравить их будет достаточно легко, но мысль об этом так на нее давит, что она начинает чувствовать подступающий обморок.
Убить Гидеона и Рида.
Она пытается это представить: мальчики, которых она видела лишь мельком, мертвы. Погибли от ее же руки.
Она напоминает себе, что для этого ее и растили. И едва ли это впервые, когда она идет на убийство, но в этот раз все по-другому.
Единственный способ защитить себя, Беатрис и меня – это сделать так, чтобы принцы окончательно исчезли.
От этих слов по спине Дафны пробегает дрожь. Ее мать никогда не была склонна к излишнему драматизму. Если она так написала, значит, это правда. Дафна уже потеряла одну сестру – сможет ли она вынести потерю другой? Неужели есть что-то, на что она отказалась бы пойти ради этого?
Этот вопрос вызывает у Дафны тошноту. Она уже готовится бросить письмо в огонь – точно так же, как она сделала с письмом Беатрис, – но останавливается. Протянув руку к слабому пламени, она наблюдает, как листок бумаги болтается между ее пальцами.
Дафне до сих пор сложно поверить, что мать велела ей сделать это. Если она сожжет письмо, ей будет легко убедить себя, что она никогда его не получала и что мать никогда не просила ее убить двух невинных мальчиков. Ей нужно напоминание о том, что это реально.
Вместо того чтобы сжечь письмо, Дафна сворачивает его так сильно, как только может. Она возвращается к своему столу и, найдя сургуч, нагревает его над свечой, капая на сложенное письмо. Прежде чем он успевает высохнуть, она открывает один из маленьких ящичков на правой стороне стола и прижимает письмо к его верхней части, удерживая, пока воск не высыхает и письмо не приклеивается, навсегда скрытое от глаз.
За ужином Дафна старается не думать о письме своей матери, вместо этого сосредотачиваясь на том, чтобы внимательно следить за Евгенией, хотя и делает это очень осторожно. Она замечает, что несколько лордов-вдовцов уделяют Евгении чрезмерное внимание, постоянно предлагая подлить ей эля и выказывая беспокойство, когда она дрожит.
Это неудивительно, думает Дафна. Евгения довольно мила, и наверняка фривийцы находят очаровательным ее селларианско-темаринский акцент. Удивительно лишь то, насколько все это поражает Евгению. Каждый раз, когда мужчина делает ей комплимент, женщина выглядит так, словно готовится, что он в любой момент окатит ее ледяной водой.
Дафна обдумывает информацию, которую она узнала о Евгении еще в Бессемии. Она не была посвящена в ее жизнь так глубоко, как Софрония, поскольку, конечно, ее мать не предвидела, что их пути когда-либо пересекутся. Но что-то она помнит, – хотя бы потому, что ее мать часто использовала историю Евгении как предупреждение Дафне и ее сестрам.
Евгения была при темаринском дворе с четырнадцати лет, но ее брак с королем Карлайлом был консумирован только в шестнадцать. Она так и не смогла полностью приспособиться к жизни в тех краях, и во многом это случилось потому, что местная знать ее не приняла. Они по-прежнему считали Селларию – и, соответственно, Евгению – врагом. Чем больше Дафна думает об этом, тем больше видит в этом смысл. Дафна совершенно уверена, что даже после смерти короля Карлайла ни один мужчина не осмеливался флиртовать с вдовой, которую тот оставил.
Дафне не жаль Евгению, – по крайней мере, из-за этого, – но она начинает понимать женщину чуть лучше.
Однако это не дает ей более ясного представления о том, следует ли ей доверять. По всей вероятности, следует. О ней писала мать, и Евгения не врывалась в ее спальню, угрожая жизни, и не использовала против нее кольцо с ядом. Евгения говорит, что Виоли причастна к смерти Софронии, и у Дафны нет причин ей не верить.
И все же. Что-то здесь не так, какой-то части головоломки Дафне не хватает, и это лишь усугубляется письмом ее матери с указанием убить младших сыновей Евгении. Вдобавок ко всему в своем письме Беатрис дает понять, что она должна доверять Виоли и защищать ее. Дафна не знает, что со всем этим делать.
– Ты слышала хоть одно слово из того, что я сказал? – спрашивает сидящий рядом с ней Байр.
Дафна моргает, понимая, что он разговаривает с ней, и, по-видимому, уже довольно давно. Она одаривает его виноватой улыбкой.
– Прости. Боюсь, сегодня вечером я витаю в облаках, – говорит она.
– Похоже, это вошло у тебя в привычку, – бормочет он, но прежде чем Дафна успевает ответить, он заговаривает снова: – Я говорил тебе, что завтра утром я отправляюсь в звездное путешествие Киллиана.
– О? – спрашивает Дафна, сосредотачиваясь на том, что говорит Байр.
Она узнала о звездном путешествии, когда изучала традиции Фрива. Это траурный ритуал, в ходе которого