окружают Вестерию.

Кто-то другой мог бы сказать, что это просто совпадение, выбор картографа. Но Беатрис знает, что ничто из того, что делает ее мать, не бывает случайным.

– Беатрис, полагаю, ты знаешь, что я привела тебя сюда не для того, чтобы ты пялилась на карту, которую ты наверняка и так прекрасно знаешь, – говорит императрица Маргаро, и Беатрис заставляет себя снова посмотреть туда, где за огромным дубовым столом сидит ее мать.

– Полагаю, ты привела меня сюда, чтобы спросить, что я узнала вчера от Жизеллы, – отвечает она, придавая своему голосу достаточно легкомысленности, чтобы мать раздраженно прищурилась. Каким бы ничтожным ни было это достижение, Беатрис чувствует, что заработала еще одно очко.

Императрица откидывается на спинку стула и разглядывает Беатрис.

– Было умно дать сыворотку правды, вызывающую кашель, – говорит она.

Беатрис пожимает плечами.

– Жизелла не новичок в ядах, она бы обнаружила что-то более простое. К тому же, вполне возможно, что она, – как и мы с Дафной и Софронией, – уже научилась лгать даже под ее действием.

– Главный вопрос заключается в том, был ли этот способ достаточно эффективен, учитывая, что он позволил ей утаить часть правды, – говорит ее мать.

– Достаточно эффективен, – говорит Беатрис, ощетинившись. Она уже успела обдумать, как много ей следует рассказать своей матери. Конечно, следует рассказать то, что императрица и так узнает сама, от своих шпионов в Селларии. Но она не должна дать матери возможность решить, что брак Беатрис с Николо – лучший путь к ее конечной цели и что Паскаль ей больше не нужен. Что бы еще ни случилось, Беатрис защитит его от императрицы и ото всех, кто желает ему зла.

– Николо не очень любят при дворе. Его коронация была внезапной. Не секрет, что Паскаль тоже не был популярен при дворе, но он был единственным живым законным ребенком короля Чезаре, поэтому они готовы были его принять. Но, полагаю, нашлось немало тех, кто считает самих себя куда лучшими кандидатами на роль короля, чем Николо или Паскаль.

– Хм, – говорит ее мать и так долго молча смотрит на Беатрис, что та чувствует, как начинает потеть. Она сказала слишком много? Или, наоборот, недостаточно? Как раз в тот момент, когда Беатрис собирается заговорить снова, императрица продолжает:

– Мои селларианские шпионы передают то же самое, но это не все, что они говорят о юном короле Николо.

Судя по тому, как императрица произносит эти слова, Беатрис понимает – она расставляет ловушку, надеясь увидеть, как дочь проявит слабость или подаст какой-то признак того, что она волнуется о Николо больше, чем следовало бы. К счастью, этой ловушки она может легко избежать. Девушка использует против матери ее же собственный женский трюк – молчание и просто смотрит на нее и ждет, что та скажет дальше.

– Они говорят, – продолжает императрица через мгновение, растягивая слова, – что он тоскует.

Когда Беатрис по-прежнему не реагирует, она продолжает:

– Многие говорят, что он тоскует по тебе.

Однажды, когда Беатрис и ее сестры были маленькими, они улизнули с уроков, чтобы забраться на крышу дворца, и по очереди прогуливались по краю, осторожно балансируя. Один неверный шаг или порыв сильного ветра – и они бы разбились насмерть. Этого не произошло, но теперь, оглядываясь назад, Беатрис считает это не чем иным, как чудом. Здесь и сейчас она чувствует себя так же, как тогда, – словно она стоит на огромной высоте, балансируя между жизнью и смертью.

Она заставляет себя рассмеяться так, как ее учили куртизанки – уж они умели убедительно смеяться над несмешными шутками.

– Подозреваю, что это не столько из-за тоски, сколько из-за чувства вины.

– О? – спрашивает императрица, приподнимая одну бровь.

Беатрис вздыхает, прикусывая губу.

– Признаюсь, мама, ты была права: между нами действительно был… флирт, который перешел все границы. Из того, что я слышала, в Селларии внебрачные связи довольно распространены, и я не придавала этому большого значения. Но Николо буквально сходил с ума от переживаний. Уверена, ты знаешь, что они с Паскалем были близки.

– Хм, – говорит императрица, но Беатрис не знает, что означает это «хм» – интерес или недоверие. – Однако весьма любопытно, что он так мучается из-за нескольких поцелуев с женой своего кузена, но не переживает из-за кражи его трона.

Беатрис пожимает плечами.

– Если ты надеешься, что я смогу объяснить, как работает мужской разум, мама, то, боюсь, ты будешь разочарована, – говорит она. – Хотя, насколько я понимаю, за переворотом стояла прежде всего Жизелла. Николо едва ли был чем-то большим, чем марионеткой, которой она управляла.

– Если это правда, – говорит императрица, – то будет интересно посмотреть, как ведет себя марионетка с перерезанными нитями. И раз уж об этом зашла речь, я прочитала письмо, которое ты написала, чтобы уведомить короля Николо о положении леди Жизеллы. Я полагаю, это его разозлит?

Беатрис улыбается.

– Да, я на это надеюсь, – говорит она.

– Ну, это не имеет особого значения, – говорит ее мать, пожимая плечами. – Как мы и договаривались, ты скоро уедешь в Селларию.

Беатрис напрягается.

– Ты не можешь до сих пор намереваться отправить нас с Паскалем обратно в Селларию. Не сейчас. Не было бы разумнее посмотреть, как Николо отреагирует на то, что Жизелла у нас? У нас есть все рычаги влияния.

– Я никогда не думала, что услышу, как ты, Беатрис, призываешь к благоразумию, – сухо отвечает ее мать.

Беатрис сжимает челюсти, чтобы не сказать чего-нибудь, о чем потом пожалеет. Она делает глубокий вдох и берет себя в руки.

– Отправить нас с Паскалем обратно в Селларию без поддержки всей бессемийской армии – это смертный приговор, – говорит она.

Она знает, что в этом и заключается план, знает, что ее смерть от рук селларианцев – это именно то, что нужно ее матери, чтобы напасть на страну, но все же она должна была это сказать. Ей нужно увидеть реакцию своей матери. Но, конечно, та вообще никак не реагирует.

– Только если ты потерпишь неудачу, – говорит она ледяным тоном. – Ты намерена потерпеть неудачу, Беатрис?

– Конечно нет, но…

– Значит, этого не случится, – говорит она, как будто все так просто.

Беатрис открывает рот, чтобы возразить – скорее по привычке, чем в надежде, что она заставит мать передумать, – но прежде, чем успевает это сделать, раздается стук в дверь.

– Входи, Найджелус, – говорит ее мать, не спрашивая, кто это. Кто еще мог бы осмелиться постучать в кабинет к императрице?

Дверь открывается, и в комнату с озадаченным видом влетает Найджелус. Когда он видит Беатрис, то резко останавливается.

– Все в порядке, – говорит