Шрифт:
Закладка:
Чем дальше, тем больше повелитель Ингри-маа ценил этого побратима. Вечка — правая рука и помощник, ловкий, умный, полезный. Хельми — славный певец… Но Марас — нечто большее. На нем — особая милость Богини. Как он мог исчезнуть? Конечно, он вернется!
— Что там за чепуха про чудовище с ножами-зубами? — хмыкнул Учай.
— Не знаю, так дривы поют. «Вышло из лесу да чудище косматое…»
— Слышал, слышал! Ладно…
Учай знал: слухи распространяются мгновенно, обрастая самыми дикими и нелепыми подробностями. Суть песни — царевна исчезла. У Станимира ее больше нет.
Где ж она теперь? У накхов — или у тех, кто сложил песню? А кто ее сложил? Бурмиличи? Вряд ли. Медвежьим детям Аюна не нужна — разве что принести ее в жертву. Накхи сейчас достаточно сильны и без царевны арьев — зато она запросто посеет среди их князей раздор, как это уже началось среди сторонников Станимира…
«И то, что Станимир этак опозорился, сыграет мне на руку — проще будет с ним договариваться… Вот только где же Марас?»
За дверью послышались шаги и голоса. Внутрь заглянул староста Вилюг:
— Повелитель, дозволь побеспокоить! Тут к тебе от премудрого Зарни…
— Опять от Зарни? Ну пусть войдут!
В избу крадучись вошел ученый раб-летописец Варак. Не поднимая глаз на Учая, низко поклонился:
— Повелитель, батюшка, Зарни прислал меня, недостойного раба, с новостями. Он велел передать, что нынче к его дому на озере вышли пречудесные странники…
Летописец отступил на шаг, пропуская людей в избу. Первый гость вошел, поклонился Учаю и, сверкая улыбкой, стащил с головы тканую шапочку. Огненные косы разбежались по плечам.
Учай аж с лавки привстал.
— Кирья, ты?!
Глава 4. Старые раны
— Ширам, замри! — шепнула Янди, резко останавливаясь.
Бронзовые псы, охраняющие вход в покои святейшего Тулума, повернули головы в сторону входящих одним и тем же наводящим жуть плавным движением. Слабое гудение, наполнившее пространство, заставило Ширама окаменеть. Он кое-что слышал о храмовых чудесах. Некоторые из них могли устрашить даже бывалого воина. Всякий готов со славой погибнуть в бою, но мало кто пожелал бы сгореть, корчась в каменном колодце, облепленный огненной смолой, которая не погаснет, пока не прожжет насквозь плоть и кости…
— Маханвир Ширам! Саари Яндха!
Гудение смолкло. Оба бронзовых пса опустили морды и замерли. Двери внутренних храмовых покоев распахнулись, и навстречу гостям вышел Тулум.
— Входите, — приветливо кивнул он. — Рад, что вы немедленно откликнулись на мое приглашение…
Знатные накхи вошли в тайные покои верховного жреца.
— Ты кого-то ищешь, маханвир? — спросил Тулум, жестом приглашая их пройти к широкому столу, заваленному свитками и уставленному причудливыми приборами.
— Признаюсь, надеялся встретить здесь Хасту, святейший, — сказал Ширам. — Давно не видел его…
— И не увидишь, думаю, еще долго. Хаста с моим поручением отбыл на север, в Бьярму. Ему поручено важное и деликатное дело в Северном храме. Учитывая наши непростые отношения со Светочем Исвархи, пожалуй, только Хаста и способен его уладить…
Ширам кивнул, не выдавая разочарования. Стоящая на полшага позади него Янди глазела по сторонам, рассматривая тайное убежище верховного жреца. Поистине мало кто из людей Аратты побывал здесь, и еще меньше отсюда вышло…
Тулум жестом предложил им занять места в креслах и сам уселся за стол, внимательно глядя на вошедших. Бывшего саарсана накхов он знал едва ли не с его детских лет и вполне представлял себе, чего от него ожидать. Правда, когда стало известно, что Ширам возвращается во дворец, Тулум сомневался: будет ли толк от низложенного и искалеченного владыки накхов? Дружеские чувства Аюра понятны — но пригодится ли Аратте тот, кого лишили власти и имени, руки, отрубленной на священном камне, и объявили «мертвым саарсаном»? Однако, вопреки ожиданиям, пережитое не сломало Ширама. Он стал еще более молчаливым и замкнутым, чем прежде, но без колебаний выразил желание служить Солнечному Престолу и уже не раз проявил себя в деле. Отрубленная рука, кажется, ничем не мешала ему. Кроме того, с Ширамом прибыл немалый отряд накхов — все они прежде служили в Полуночной страже и вернулись в ее ряды, словно и не покидали их. А еще — Аюна, их будущий ребенок…
А вот «саари Яндха» пока оставалась для Тулума загадкой. Ширам привез эту женщину с собой из Накхарана. С недавних пор она повсюду его сопровождала. Он называл ее своей сестрой. Молодая, светлокожая, с жестким взглядом, одетая и вооруженная как жезлоносец Полуночи, с черно-белыми лентами Афайя в длинной русой косе, она возникла словно из ниоткуда. Хоть она и не появлялась во дворце без черной боевой раскраски на лице, Тулум отлично видел, что никакая она не накхини.
— Что скажешь, Ширам, об итогах государева малого совета? — без каких-то предисловий спросил верховный жрец. — Не правда ли, они были неожиданными? Особенно то, что ты сказал о зимнем походе в земли ингри…
Ширам сжал губы. Его «сестра», напротив, широко улыбнулась.
— Святейший, если желаешь, я повторю свои слова еще раз, — сказал накх. — Изучив все сведения, что принесла разведка, я пришел к выводу — поход в Затуманный край не нужен. Он принесет лишь вред. Дривы не воюют зимой. Они попрятались по своим лесным норам, и мы не найдем их. Все, что мы можем сейчас вернуть, — это развалины сгоревшего Мравца. Что касается ингри, наши соглядатаи все как один сообщают, что эти дикари и подавно не готовы к войне. Их якобы огромное войско — всего лишь скверно вооруженная толпа, неопытная, ничего не знающая о войне. Возможно, Учай смог бы что-то сделать из них к весне. Но до весны еще очень далеко…
Тулум слушал и кивал, словно все приводимые Ширамом доводы не имели значения. Янди внимательно следила за верховным жрецом. То, что говорил Ширам, она и так знала — это было верно, предсказуемо, а потому неинтересно. Куда больше ей хотелось узнать, зачем их призвал Тулум.
— Так ты полагаешь, Ширам, что этот дикарь Учай не стоит внимания? — рассеянно спросил Тулум.
— Я все сказал на совете. Он опасен. Я отлично его помню. Учай умеет повести за собой людей, он умен и хитер. Но его войско… Ингри живут родовыми общинами в раскиданных по лесам селениях. При первом же ударе они разбегутся по своим землянкам, растекутся, как вода сквозь
