Сесиль уставилась на носки своих туфель.

– Немедленно, – повторила графиня.

– Как пожелаете, – кивнула Люси.

У двери ее настиг все тот же ледяной голос:

– Вот скажи, это обязательно нужно было сделать? Ты неисправима.

Люси уставилась на дверной косяк, выкрашенный в холодный синий оттенок.

– Ты всегда намеренно отвергала меня. С самого детства – своенравная, неуправляемая. Сегодня ты меня ничуть не удивила. Однако удариться в такие крайности – оскорбить герцога и его жену в присутствии принца Уэльского в угоду своим политическим пристрастиям…

Гул в ушах нарастал. Люси обернулась:

– Я этого не делала.

Графиня потопталась на месте, разворачиваясь. В глазах появился блеск – словно от разбитого стекла.

– Эгоистка. И всегда была такой.

Сесиль спрятала лицо в ладонях, как ребенок.

Нужно уезжать. Оказалось, мать еще способна взвинтить себя и разразиться нападками, а на сегодня скандалов достаточно.

– Хорошего дня, мама.

– Ну вот, устроила здесь хаос, а теперь уходишь без всяких угрызений совести. – Уникальная для матери смесь властности и неудовлетворенности словно стерла прошедшие годы, и Люси ощутила себя нескладной девчонкой в теле взрослой женщины. Она не могла оторвать руки от дверной ручки.

Неожиданно в речь матери вплелись торжествующие нотки:

– Есть дамы, время от времени проявляющие политическую активность. Ты никогда не задумывалась, почему они не потеряли связь со своими семьями? Почему их по-прежнему принимают в обществе?

За спиной Люси кузина Сесиль так и стояла, спрятав лицо в ладонях. Да, с непривычки такой конфронтации можно испугаться. А сейчас графиня Уиклифф хотела только столкновения. Гнев матери – старый гнев, поднявшийся из глубин. Он неутолим.

– Если хочешь знать, – продолжила мать, – Уиклифф мог бы тебя простить, не поставь ты его в неловкое положение перед другими пэрами. Однако тебя это не заботит – ты готова переступить черту исключительно ради сиюминутного удовлетворения. В свое время я поняла, насколько ты похожа на отца в своем эгоизме. Разница лишь в том, что Уиклифф – мужчина. Он ничего не может с собой поделать.

Она окинула взглядом Люси – с носков новых туфель до шелкового цветка в прическе.

– Скажи, это и правда уловка – красивые платья, вежливые разговоры?

Под взглядом матери у Люси мурашки пробежали по коже.

– Что вы имеете в виду?

Мать презрительно усмехнулась:

– Не прикидывайся! Неужели ты действительно веришь, что достаточно украсить прическу цветами, и никто не поймет, кто ты есть на самом деле?

Пораженная злобным выпадом, Люси открыла дверь и выскочила в коридор.

– И ты отказываешься это понимать. – Мать последовала за ней. – Твои странности не из тех, что лежат на поверхности. Они самая твоя суть. Разве можно тебя перевоспитать? А я пыталась. О, как я пыталась! – Она шла по пятам дочери, дыша ей в затылок. – Так знай, любой нормальный мужчина и любая нормальная женщина издалека чуют твою мужеподобную натуру. Знай, что тебе не замаскировать свою истинную сущность, Люсинда. От правды не уйдешь.

Люси резко остановилась и повернулась к матери:

– От правды? – Такой отчужденный, металлический голос она использовала для прерывавшей ее выступления публики. – Правда в том, мама, что, как бы вы ни демонстрировали свою власть, на деле она не что иное, как мираж. Уиклифф может отобрать ее одним щелчком пальца. Вы не обладаете никакими правами, даже над своим телом, потому что вы замужняя женщина. Ваш пьедестал построен на зыбучем песке, и пусть вы смирились с участью – своей и половины человеческой расы, – мы никогда с вами не согласимся. Так что простите, если я предпочту сбежать, чем останусь и позволю вам попрекать себя.

Леди Уиклифф выпрямилась в полный рост.

– Есть особая гордость в том, чтобы быть женщиной и безропотно нести свой крест, – холодно произнесла она. – А в твоем упрямом отказе поступать так не гордость, а унижение. Твои вопли, твои марши, твои памфлеты – все это унижение!

Люси скривила губы. А вы помните то утро в библиотеке Уиклифф-холла, мама? Сколько унижения было в ваших воплях, когда вы умоляли мужа хотя бы о капле любви, в то время как он выставлял напоказ перед всеми свою любовницу?

– Ты полагаешь, будто нужна своим соратницам-активисткам, которых предпочла семье? – Мать гналась за ней быстрыми злыми шагами, продолжая шипеть сквозь зубы. – Ты им не нужна. Помяни мое слово, ты останешься озлобленной старой девой, без детей, без подруг, и некому будет утешить тебя в скорбную минуту.

– Обещаю не беспокоить вас, если дело до того дойдет.

– А если на твоем трастовом фонде закончатся средства? Пойдешь со своей гордостью в работный дом?

Люси едва не споткнулась о подол. Слова вонзились в сердце, проскользнули под дверь, которую она держала накрепко запертой, дверь, отделявшую ее от тайного ужасного мира. Нет, она не позволит себе бояться! Единственный путь – вперед. Только вперед.

Коридор раздвоился; Люси повернула направо в тот самый момент, когда мать собралась повернуть налево, и они оказались лицом к лицу.

Обе тяжело дышали.

Люси попыталась обойти графиню, но та протянула руку, схватила дочь за плечо и хрипло произнесла:

– Люсинда, люди терпеть не могут эгоистичных женщин. Тебе следует это знать.

– О да. Я это знаю.

Голубые глаза графини подернулись влагой.

– Ты… ты могла бы иметь все. Все. – Она беспомощно пожала плечами: – И к чему ты пришла? Растрачиваешь свою жизнь – а на что? Ради чего?

Ради того, чего вам не понять.

Ради того, без чего она, Люси, не может обойтись.

Она взглянула матери в глаза.

– Ради свободы.

На этот раз за ней никто не последовал.

Экземпляры «Гражданки» были взяты с туалетного столика. И кто-то положил на их место несколько номеров «Взыскательных дам». Таким образом, кто бы ни задумал диверсию, затея удалась.

Дорожная сумка и кофр стояли в гардеробной. Люси машинально собрала платья и белье, отнесла на кровать и свалила поверх покрывала. Нервы все еще были на пределе, в висках стучала кровь.

Много лет назад, когда Люси только начала заниматься политикой, она удивлялась, каким образом другие дамы, посвятившие себя Делу, сохранили положение в свете и благосклонное отношение к себе. Их семьи, как правило, демонстрировали необыкновенную толерантность. Однако большинство дам также держались подальше от действительно неприятных вопросов, поручая их решение активисткам из среднего класса. Они обычно проявляли большее терпение, чем Люси, и удовлетворялись тем, что постепенно отвоевывали пространство для какого-либо одного проекта. Еще один приют для брошенных детей, еще одна школа для девочек, еще один пансион для падших женщин. Должность советника по вопросам здоровья благодаря личным связям, как Флоренс Найтингейл. Безусловно, полезная работа, и все же недостаточная. А она, Люси, была ненасытна. Она не могла терпеливо ждать. Она хотела видеть женщин советниками в министерстве экономики. Она хотела видеть меньше пансионов для падших женщин, но жаждала изменения обстоятельств, приводящих женщин на панель. Мать права – Люси была эгоисткой. Она потворствовала своему нетерпению, хотела получить все и сразу.