– Вы ведь знаете, что ему уже за сорок? Он вдвое старше вас, – говорю я громко и четко, не задумываясь. Едва слова слетают с губ, как я раскаиваюсь. Нельзя привлекать к себе внимание, особенно таким образом.

Все три девушки оборачиваются и удивленно взирают на меня, застигнутые врасплох подобным негативом в очереди, которая должна состоять из коллег-энтузиастов.

– Простите, – говорит Блейк, вставая передо мной и заслоняя от их взгляда. – Она пришла с нами за компанию, а вообще она терпеть не может Эверетта Хардинга.

– Да уж, ей определенно следовало остаться дома, – бормочет Лейси.

Девушки бросают на нас подозрительные взгляды, однако отворачиваются и возобновляют разговор уже гораздо тише. Я в смущении прикрываю глаза рукой. Нужно держать рот на замке! Но порой так сложно стерпеть. В моей жизни полно правил, о которых другие даже не подозревают, и одно из них – молчать в тряпочку и позволять незнакомцам фантазировать о моем папе.

– К счастью для тебя, Мила, – говорит Барни, – я питаю слабость к Лорел Пейтон, а не… – он понижает голос до шепота и прикрывает рот ладонью, – к твоему чертовски горячему отцу.

Мы смеемся, и я немного расслабляюсь.

Широкие двери в залы открылись, и по толпе пробегает волна возбуждения. Наконец мы проходим мимо контролера в зал.

Места быстро заполняются, и неудивительно – билеты на этот сеанс распродали мгновенно. Все спешат к своим местам с такой скоростью, будто вот-вот начнется фильм, а не длиннющие трейлеры. Наши места далеко позади, и я быстро понимаю, что для меня это самая неблагоприятная позиция: мне виден весь зал, множество рядов фанатов, девушек (и, возможно, даже парней), которые пускают слюни по моему папе.

– Не пойму, чего народ так обожает эти фильмы, – бурчу, когда мы устраиваемся в креслах.

– Я тоже не понимаю, – соглашается Блейк слева от меня.

– Потому что в них смесь всего сразу! – говорит Синди, сидящая справа от меня с ведром попкорна на коленях. – Драки. Погони. Романтика!

– Ну, в таком случае, – говорю с вымученной улыбкой, – надеюсь, фильм тебе понравится.

Хотя вряд ли. Ведь я уже знаю концовку. В течение первых двух фильмов персонажи папы и Лорел Пейтон постепенно влюбляются и, казалось бы, должны наконец сойтись в третьей части, но не тут-то было. Так что, скорее всего, через два часа возбужденный шепот сменится разочарованными стонами. Ну, по крайней мере я могу с нетерпением ждать сцены, где папиному персонажу стреляют прямо в грудь.

– Все нормально? – тихо спрашивает Блейк, поворачиваясь и пристально глядя на меня.

– М-м-м, – отвечаю неубедительно.

Свет гаснет, запускают трейлеры, и меня накрывает волна облегчения, потому что аудитория наконец затыкается, и больше не приходится выслушивать бесконечные догадки о том, что произойдет в фильме. Когда идут вступительные кадры, сидящая рядом со мной Синди, кажется, даже не дышит, а во всем зале царит полная тишина.

Повторный просмотр фильма уже не настолько неловкий. Папа действительно потрясающий актер, и, без сомнения, он был рожден для кино. Однако мне всегда странно, когда он ведет себя не так, как в реальной жизни: определенные гримасы, манеры, принадлежащие именно персонажу, а не Эверетту Хардингу. Невероятно дико наблюдать за кем-то, кого ты прекрасно знаешь – за своим собственным отцом, – который ведет себя как совсем чужой человек. Хотя в последнее время я не узнаю папу не только на экране.

Меня прямо-таки передергивает, когда он хриплым голосом шепчет Лорел какую-нибудь слащавую фразочку. Я крепко зажмуриваюсь и мечтаю на время отключиться всякий раз, когда они целуются на экране. Вот эти сцены всегда самые некомфортные. Папа, целующий чужую женщину, – само по себе зрелище дикое, что уж говорить о том, как он засасывает свою коллегу на огромном экране в HD-качестве.

– Эй, – шепчет Блейк, подталкивая мое колено, во время третьей из тошнотворных романтических сцен, – хочешь отсюда уйти?

Приоткрываю одно веко; его лицо подсвечено экраном, в глазах мелькают вспышки от фильма. Очевидно, Блейк заметил мои мучения.

– Еще как, – шепчу.

Он находит мою руку в темноте и тянет за собой. Мы пробираемся мимо ряда коленей, и в какой-то момент я спотыкаюсь о чью-то вытянутую ногу.

– Прости! – шепчет Лейси, но в ее голосе не слышно сожаления.

Мы с Блейком продолжаем продвигаться к проходу, стараясь не мешать просмотру (хотя у меня возникает желание – должна признаться, весьма детское – громко объявить, чем закончится фильм, испортив всем удовольствие), затем сбегаем по ступенькам к выходу, все еще держась за руки. Сзади раздается тихий одобрительный свист – полагаю, от Барни, – и прежде чем выйти из зала, я оборачиваюсь, чтобы последний раз посмотреть на зрителей: все зачарованы, взгляды приклеены к экрану, никто даже не жует попкорн, боясь шуметь.

Миновав двери в теперь уже пустое фойе, я выдыхаю с огромным облегчением. Здесь нет никого, кроме подметающего пол уборщика, а из залов доносится шум других кинолент.

– Ты права, – говорит Блейк, смеясь так, будто мы только что едва избежали смерти. – Фильм реально отстойный, а мы просмотрели всего половину.

– Не хочу досматривать, – признаюсь я, оглядываясь на двери в наш зал с ужасом в глазах.

– И не надо. Идем.

Мы возвращаемся к билетным кассам и киоскам – подозреваю, они будут пустовать до следующего показа «Вспышки», пока не нахлынет новая волна, привнося с собой шум и суматоху. Когда мы проходим мимо картонных фигур у входа, у меня руки чешутся залепить кулаком прямиком в папину голливудскую улыбочку. Но я не горю желанием быть задержанной за нападение на фотографию в кинотеатре, поэтому оставляю его в покое и выхожу на улицу вместе с Блейком.

Увы, мы пропустили закат. Солнце только-только зашло за горизонт, еще довольно светло, и воздух плотный от исходящего от асфальта жара. Вечером воскресенья на улице особенно оживленно: народ толпится у многочисленных ресторанов и баров.

Блейк приводит меня к своему пикапу. Прислонившись спиной к задней дверце, смотрит на мою руку, рассеянно касаясь браслета и играя с пальцами.

– Можно не ждать, пока остальные досмотрят фильм, и перекусить где-нибудь. Неподалеку есть «Сабвэй»…

– Или, – перебиваю я, – можем заняться кое-чем другим.

Впервые в жизни я набираюсь храбрости и проявляю инициативу. Беру руку Блейка и кладу себе на талию, затем сокращаю разделяющее нас расстояние и прижимаюсь к его губам.

Может, мы и стоим посреди парковки, но Блейк целует меня так, будто мы одни во всем мире. Наш первый поцелуй был неуверенным и осторожным; на этот раз мы знаем, что другой не отстранится, поэтому не сдерживаемся, полностью растворяясь в поцелуе. Свободная рука Блейка зарывается в мои волосы, и фильм совершенно вылетает у меня из мыслей.

– Твой план нравится мне гораздо больше, – шепчет он, улыбаясь мне в губы.