Глава 6

Вне игры

Жизнь в Нюрнберге в первые недели декабря 1945 года, когда Трибунал продолжал заслушивать доказательства против бывших нацистских руководителей, шла в установившемся прерывисто-монотонном ритме. Советские корреспонденты сидели в пресс-боксе Дворца юстиции, впитывая подробности нацистского заговора и в конце дня передавая свои репортажи по советским армейским телеграфным линиям. Борис Ефимов в эти недели не выпускал из рук карандаша – слушал, как ветер завывает в щелях оконных рам зала суда, разглядывал подсудимых и быстро делал наброски[582].

В 1930-х годах, когда Ефимов освещал для «Известий» Московские процессы, он довел до совершенства жанр политической карикатуры. Он восхищал Сталина своими гротескными портретами Николая Бухарина, Льва Троцкого и других старых большевиков, изображая их агентами гестапо, шпионами и слюнявыми свиньями, едящими из корыта с надписью «Родина». После подписания Пакта о ненападении в 1939 году Ефимов обратил свой сатирический талант против Рузвельта и Черчилля. А потом, после нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года, он переключился на Гитлера. Его зарисовки нацистских главарей, комически подписанные «Берлинская разбойничья шайка», вдохновляли советских солдат и принесли ему международную известность. Геббельс, как гласила молва, обещал, что Ефимова «повесят одним из первых, когда немцы возьмут Москву»[583].

В конце войны Ефимов, еврей, выросший в Белостоке в черте оседлости, побывал с частями Красной армии в концлагерях Майданек и Треблинка сразу после их освобождения. В Майданеке он осмотрел бараки, камеры и контору коменданта лагеря (отметив надпись над туалетом «Только для СС!»). Он прошел по вытоптанной тропе, по которой, как он знал, «шаг за шагом» шли к своей смерти сотни тысяч новоприбывших заключенных: она вела к так называемой бане. Стоя на сером кафельном полу душевых, глядя на массивные железные двери, думая о последних мгновениях перепуганных людей, он дрожал от горя и гнева. «Какое человеческое воображение способно представить себе, что происходило здесь в эти минуты?» – размышлял он впоследствии, вспоминая пережитое[584].

Теперь Ефимов рисовал бывших руководителей Третьего рейха в виде причудливых и отвратительных зверей из «фашистского зверинца»: рептилий, грызунов, волков и обезьян с искаженными чертами и лицами – в прошлом дикие звери, теперь они казались жалкими. Риббентроп был крысоподобной гиеной, Кальтенбруннер – обезьяноподобным стервятником, Геринг – гигантским слизнем[585]. Эти зарисовки выходили в «Известиях» при статьях, освещавших процесс, под заголовком «Фашистский зверинец». Ефимов вспоминал в мемуарах, что слово «звери» идеально подходило к подсудимым. «Разве каждый из них не отвратительная, теперь обезвреженная, лютая тварь, еще недавно носившая пышный титул рейхсмаршала, рейхсминистра, рейхслейтера или гроссадмирала?»[586]

Ил. 21. Борис Ефимов, известный как любимый карикатурист Сталина. Фотография времен Второй мировой войны. Начало 1940-х годов. Источник: Российский государственный архив кинофотодокументов, № 4-34559. Фотограф: М. С. Наппельбаум

Этих «фашистских зверей» отправили на скамью подсудимых, а не прямиком на виселицу. Советские люди ожидали быстрого суда, однозначного признания вины нацистов и затем повешения. Но западные державы, чувствительные к обвинениям в «суде победителей», намеревались показать миру, что обвиняемых судят справедливым судом. Подсудимые ходатайствовали о вызове свидетелей и готовились давать собственные показания, но им предстояла большая борьба, и они твердо намеревались представить свою собственную версию событий. Ефимовские изображения униженных зверей, как и всякая пропаганда, в значительной мере выдавали желаемое за действительное.

* * *

Во вторник 4 декабря, пока Ефимов зарисовывал бывших нацистских руководителей, Шоукросс произносил обвинительную речь от имени Британии, посвященную пункту обвинения в преступлениях против мира (Раздел II Обвинительного заключения). Советские руководители всегда считали этот пункт ключевым – и раньше хотели, чтобы речь на эту тему произнес Руденко. С советской точки зрения Шоукросс вторил идеям Трайнина, когда доказывал, что развязывание агрессивной войны давно считается уголовным преступлением, и когда называл пакт Бриана – Келлога документом «позитивного международного права», на котором основан пункт обвинения в преступлениях против мира. Шоукросс сказал, что «Трибунал будет применять к отдельным личностям не право победителя, а общепринятые принципы международного обычая», предназначенные «стать оплотом будущего мира и безопасности» человечества[587].

Затем Шоукросс рассказал, что в основе нацистской криминальности лежала двурушническая политика заключения и нарушения договоров с целью завоевания Европы. Сидящие ныне на скамье подсудимых помогали Гитлеру «разрывать существующие договоры, вступать в новые и насмехаться над ними, сводить международные отношения и дипломатию к пустому спектаклю». История нацистской дипломатии, возможно, была «не такой ужасной», как история нацистских зверств, но не менее преступной. Правительство Германии вело себя настолько вероломно, что это неминуемо «вело к гибели цивилизованного общества»[588].

Ил. 22. Карикатура Бориса Ефимова на Германа Геринга (Известия. 1945. 5 декабря). Часть серии Ефимова «Фашистский зверинец (из зала суда)». Политические карикатуры Ефимова печатались в советских газетах рядом со статьями о ходе процесса. Источник: коллекция Бориса Ефимова и «Не болтай!»

Шоукросс, опытный адвокат и политик, должен был осветить два спорных момента в своей речи о преступлениях против мира. Во-первых – проблему Норвегии. Ожидалось, что защита будет доказывать, будто Германия напала на Норвегию в апреле 1940 года, чтобы сорвать британский план вторжения и оккупации этой страны. Шоукросс прямо выступил против этой идеи: «Даже если бы эти обвинения были справедливы – а они являлись заведомо ложными, – они не могли бы предоставить никакого приемлемого оправдания акта вторжения без предупреждения, без объявления войны и без какой-либо попытки прибегнуть к посредничеству или согласительной процедуре». Во-вторых, существовала проблема советско-германского Пакта о ненападении, приведшего к немецкому и советскому вторжениям в Польшу в 1939 году. Руденко ранее читал один из черновиков речи Шоукросса (согласно неформальной договоренности главных обвинителей, достигнутой в ноябре) и попросил его опустить несколько упоминаний советско-германского сотрудничества. Шоукросс выполнил эту просьбу. Он оставил лишь одно упоминание, в котором подчеркнул лживость нацистов: Германия заключила пакт о ненападении, «хотя она, несомненно, и намеревалась в подходящий момент напасть на Россию»[589].

После речи Шоукросса американцы и британцы стали по очереди представлять документальные свидетельства нацистских преступлений против мира. Этот порядок выступлений был тщательно проработан. Чтобы произнести свою речь, Шоукросс прервал американскую демонстрацию доказательств заговора с целью ведения агрессивной войны. Британские представители, как и советские, настороженно относились к американским амбициям, особенно с учетом пересечений между Разделами I и II. Максуэлл-Файф настоял, чтобы британцам предоставили возможность представить свой пункт обвинения между выступлениями американских