«Ой, что я так зациклилась? — оборвала Инна свои мысли. — Мое дело маленькое, я анестезиолог, наркоз дала, из наркоза вывела — а там уж пусть живет как хочет, не я же ее резать буду».

И все же это предложение казалось выходом. Сумма, которую пообещал хирург, могла бы решить ее проблемы и помочь обезопасить и себя, и детей. Конечно, для этого ей придется кое-чем пожертвовать, но разве это могло сравниться с возможностью спокойно жить и не замирать в страхе перед открывающейся дверью дома?

Рассматривая утром в зеркале очередной синяк на плече и длинную ссадину на боку, Инна глотала слезы и все больше утверждалась в том, что необходимо принять предложение Влада. В следующий раз Антон не рассчитает свои силы и покалечит ее — что тогда будет с детьми? Пока они ни о чем не догадываются, хотя дочь уже начала что-то подозревать и задавать вопросы, на которые у Инны не было ответов, кроме каких-то нелепых отговорок, в которые она и сама ни за что не поверила бы. Но — как долго еще она сможет скрывать от Алины правду о ее отце? И Даня растет… А что может быть хуже для мальчика, чем тот факт, что отец бьет мать? Кем он вырастет, как будет относиться к женщинам?

Думать об этом было куда страшнее, чем жить так, как она жила все годы брака. И Инна решилась.

После утренней планерки она улучила момент и отвела Влада в сторону:

— Владислав Михайлович, я… я подумала и… — промямлила она, пряча глаза, и хирург все понял:

— Вот и славно, Инна Алексеевна. Я в вас не сомневался. Но запомните — никто и ни при каких обстоятельствах не должен узнать об этом. Не хочу вас пугать, но нужно быть предельно осторожной.

— Конечно-конечно…

— Значит, я могу на вас рассчитывать?

— Можете, — твердо ответила Калмыкова, машинально задев болевшее плечо.

В этот раз, помимо синяков, Инна получила серьезную травму уха, слух пропал слева практически совсем.

Когда Калмыкова поняла это, то испугалась — а как теперь работать? Сходив на прием к отоларингологу в платную клинику на противоположном конце Москвы, она убедилась в своей правоте — ухо искалечено, необходима операция.

«Мне надо дотянуть… дотянуть… — думала она, шагая к метро. — Я правильно решила, когда согласилась. Эти деньги — мой выход, мой путь к свободе для себя и для детей. Не о чем жалеть».

Операцию Алене они провели через неделю поздним вечером, когда в клинике уже никого не было — только собранная Владом бригада. Даже ночному сторожу он заплатил за молчание, а когда к утру Алену забрал Рустам, Инна, сжав в кармане пухлый конверт с деньгами, села в такси и поехала домой.

Мужа не было — он улетел в командировку, и грех было не воспользоваться этим, чтобы реализовать свой план.

Инна наняла очень дорогого адвоката, сняла побои и, приложив к свежей справке старые снимки и выписки из карты, а также справку от отоларинголога о серьезной травме уха и потере слуха как последствии этого, подала на мужа заявление в полицию.

Антона привезли из командировки под конвоем, адвокат Инны нажал какие-то кнопочки в соответствующих структурах, и мужа не выпустили под залог. Через полгода состоялся суд, Антон получил четыре года и со скамьи подсудимых пообещал, что просто так этого не оставит.

Инна поняла, что выхода нет — нужно уезжать, и срочно. Выйдя из зала суда, она сразу начала действовать. Буквально за неделю провернула все подготовительные мероприятия и уволилась из клиники.

Она решила не брать много вещей, только самое необходимое для детей. Документы из школы Алины она забрала, не сказав об этом дочери, квартиру в небольшом городке на Волге ей помогла снять живущая там бывшая одногруппница Лариса, она же довольно быстро сумела найти ей место в специализированной клинике — Инну там уже ждали.

Калмыкова удивлялась, как сумела взять себя в руки и организовать свое бегство так быстро и так решительно — оказалось, что все не так уж сложно, как представлялось ей прежде. Всего-то и нужно было — перестать терпеть и бояться, и все сложилось удачно.

Она приехала домой, усадила дочь и сына, не сразу понявших, что именно говорит мать, и велела им одеваться и собрать то, что им пригодится в дороге.

— Мы уезжаем.

— Куда? — удивленно спросила Алина.

— У тебя же каникулы — вот мы и проведем их в одном интересном месте. И не стой, собирайся, у нас билеты на самолет.

Она специально купила билеты в город по соседству с тем, где собиралась жить, чтобы оттуда уехать на автобусе и затеряться. Даже если Антон потом захочет найти ее, то это будет сложно.

К счастью, дети не сразу поняли, в чем дело, восприняли это как путешествие, тем более что мать вела себя преувеличенно бодро и весело, расписывая, как славно они проведут каникулы, куда съездят и что посмотрят. Она решила пока не говорить им об отце, сославшись на его длительную командировку — такое несколько раз случалось, Антон уезжал на полгода и даже на год, потому у Инны была возможность подготовиться к непростому разговору, прежде всего с дочерью.

Квартира оказалась светлая, просторная, Лариса к их приезду заполнила холодильник, купила необходимые мелочи, словом, организовала на первое время быт. Инна немного расслабилась, но понимала, что придется еще поговорить с дочерью и как-то объяснить ей, что домой они больше не вернутся. Даня, к счастью, был еще мал, и ему ничего пока можно не говорить.

Алина ожидаемо восприняла новость в штыки — у нее остались школьные друзья, какая-то своя подростковая жизнь, и она не понимала, почему должна теперь идти в новую школу в совершенно чужом городе:

— А куда я тут поступать буду, ты подумала?

— В соседнем городе тоже есть медицинский институт. И потом, тебе еще учиться полтора года, все может измениться.

— Мама! Ты совсем, что ли?! Что еще может измениться? А папа? Как же папа?

— Он приедет к нам позже.

— Да ты все врешь! — выкрикнула дочь, вытирая кулаками набежавшие слезы. — Ты просто не хочешь с ним жить!

— Да, я не хочу с ним жить. И ты меня поймешь, когда немного повзрослеешь.

— Я и сейчас достаточно взрослая! Ты могла бы со мной посоветоваться!

— Нет, Алина, сейчас ты не готова. Но я обязательно все тебе объясню чуть позже.

— Ты что — нового мужика себе завела? — грубо спросила дочь, и Инна невольно вздрогнула:

— Прекрати! Конечно,