Моник чувствовала, что заплыла жиром и обленилась. Пусть не в буквальном, физическом смысле – она прибавила не больше одного-двух фунтов, – но в умственном. Потому что ей приходилось сидеть в ожидании Райли, а праздность она не выносила. Она так и не научилась бездельничать. Она терпеть не могла телевизор и не умела отдыхать, расслабляться, кайфовать – и желания учиться этому у нее не было. Всю жизнь она была настоящим трудоголиком. Если она не была ничем занята, то через несколько дней начинала сходить с ума. А с момента последнего визита Райли прошло гораздо больше времени. Ей уже звонили раз пять, умоляя взяться за работу, но как она могла браться за новый проект, когда в любую минуту мог появиться Райли с делом всей жизни? Что бы это ни было…

И еще одна вещь сильно бесила ее. Что же это было?

Обычно она не придавала значения таким вещам. Никогда раньше она не выведывала у него подробностей – это не казалось таким уж важным. Но на сей раз…То, как Райли держался – не только таинственно, но и нерешительно, словно у него были сомнения. У Райли Вулфа никогда не было сомнений. Почему же теперь он сомневается? Какое Райли приготовил для нее задание, за которое готов заплатить кучу денег? Сотни миллионов долларов… Моник знала, как Райли работает. Обычно он платил ей из страховки, что было намного меньше полной суммы. Расчет происходил быстро и безболезненно для обеих сторон. Так что, если он рассчитывал заплатить ей несколько сот миллионов, то предмет его вожделений должен был стоить в три-четыре раза больше. А это означало… миллиард долларов? Два миллиарда? Во всем мире можно насчитать горстку объектов, которые оцениваются в такую сумму. И Моник не могла придумать ни одного, хотя бы отдаленно похожего.

Очевидно, Райли может. Райли уже придумал.

Если бы Моник занялась каким-нибудь делом, подобные мысли не занимали бы ее. Но, сидя на месте в ожидании Райли, она никак не могла отделаться от них, прокручивала в уме все возможности, отвергала каждую по десять раз – и продолжала размышлять. Она пыталась отвлечься, составив длинный список фильмов для просмотра. Ни один из них не удержал ее внимание больше десяти минут. Она до блеска отмыла студию, аккуратно разложила краски и кисти, в десятках сочетаний примерила свою новую одежду, но ничего не помогало.

После недели вынужденного безделья Моник не выдержала. Войдя в свою сверкающую чистотой, тщательно прибранную студию, она начала писать картину, которую задумала еще в аспирантуре. Не копию, а оригинальную работу, основанную на абстрактно-экспрессионистской интерпретации западноафриканской символики. Еще давно она отказалась от такой идеи. Картина получилась бы несовременной, и ее вряд ли удалось бы продать. Но сейчас, когда у нее возродился интерес к этой теме, она достала свои старые записи и принялась за наброски.

Три дня Моник делала черновые эскизы к полотну и три дня отвергала их. Но на четвертый день что-то щелкнуло. Она экспериментировала с тремя символами адинкра. Один из них напоминал два скрещенных изогнутых клинка, но в то же время был немного похож на церемониальную маску. Это навело ее на мысль, и она принялась разворачивать адинкру, пока та не приняла вид мощной абстрактной формы. Просматривая свои эскизы, Моник ощутила приятное возбуждение. Могло что-то получиться. Она представила себе большое полотно, написанное черным цветом для придания большей выразительности, и вокруг можно поместить некоторые другие символы, развернуть их, чтобы они сочетались с ее новым паттерном, сделать их окантовкой для основной формы.

Впервые за несколько лет с удовольствием работая для себя, Моник принялась за полотно.

* * *

В последний раз я видел Моник несколько недель назад. Я был занят, но это меня не оправдывало. Я знал ее довольно хорошо и понимал, как она воспримет то, что я оставил ее в неопределенности. Она будет пребывать в состоянии активного недовольства, а значит, мне надо быть начеку, если она вздумает огреть меня. Моник бьет так, что искры из глаз сыплются.

Итак, я подошел к ней осторожно и бесшумно. Окно у нее опять было открыто, что мне очень понравилось. Проскользнув внутрь, я сразу же увидел ее у мольберта, что меня немного разозлило. Я понимаю, что надо было связаться с ней, чтобы она не взбесилась. Но все же я не мог поверить, что она возьмет другую работу, которая может помешать моей. И вот пожалуйста, она работает над новым проектом.

И поскольку я разозлился, то решил подкрасться к ней, хотя поначалу не собирался. Я подумал: если я напугаю ее и она испортит полотно, то и поделом ей. Может, это очередная чертова Кассат или что-то типа того.

Но, подобравшись ближе и увидев, чем она занимается, я понял, что это не похоже на ее прежние работы. Прямо в центре полотна начал вырисовываться крупный мощный образ. Очевидно, это было абстрактное изображение, но что-то в нем показалось мне знакомым. Я подошел ближе, оказавшись прямо у нее за спиной, и посмотрел более пристально. В центре полотна пересекались две большие темные полосы. Я узнал в них что-то западноафриканское…

– Адинкра! – наконец узнав изображение, вслух произнес я.

Моник подпрыгнула вверх фута на три. До чего ж это было здорово!

– ТВОЮ МАТЬ, Райли! – завопила она, когда ее ноги вновь коснулись пола. – Христом Богом клянусь, я убью тебя!

Я знаю, нехорошо с моей стороны находить удовольствие в том, чтобы напугать кого-то до смерти, но Моник в гневе выглядела такой чертовски горячей, что я не удержался от улыбки. Вовремя вспомнив о ее кулаках, я отступил назад. Я точно услышал, как в том месте, где только что была моя голова, просвистел звук от удара.

– Эй-эй, полегче! – выставив вперед обе ладони, воскликнул я.

– Я снесу твою долбаную голову – так меня напугать!

– Я не собирался, – отозвался я. – Но потом увидел, что ты работаешь на кого-то другого, и подумал…

– На СЕБЯ, придурок! – вспылила она, размахнувшись еще раз, но опять промазав. – Я пишу для себя, потому что ты оставил меня здесь помирать от скуки, гадая, что, на хрен, случится дальше, или даже ЕСЛИ, и кто знает, когда…

– Господи, притормози, я теряю нить. Картина оригинальная?

– Будет, – сердито сказала она. – Если я когда-нибудь ее закончу.

– Так, значит, вот чем ты хочешь заниматься. – Я пожал плечами. – Пожалуй, попрошу Тони Гао помочь мне в моем деле.

– Сделаешь это – и я в самом деле убью тебя. Блин, я уже несколько чертовых недель валяю дурака! Жду, пока ты… Черт побери, Райли, я отказалась от полудюжины предложений, и ни одного долбаного слова от тебя!