Перо, скрипнув, порвало бумагу и оставило глубокий след на зеленом сукне стола. Лоуренс сжег начатое письмо на кухне.

— Родерик говорит, чтобы я бросила тебя, — сказала Джейнин за завтраком, зевая и мило улыбаясь. — Он считает, что ты не понимаешь меня. Родерик утверждает, что ты не поверил ни единому слову, когда я рассказывала тебе о нем, и что ты считаешь меня сумасшедшей. Он прав?

Лоуренс сделал вид, что полностью поглощен перемалыванием кофе. Он не верил своим ушам. Руки задрожали. Неужели Джейнин видела, как он писал, а потом сжигал письмо и догадалась о его содержании?

— Да? И что еще он тебе наплел?

— Не будем говорить о нем, хорошо? Он такой выдумщик. — Пожав плечами, Джейнин встала из-за стола и поцеловала мужа.

Остаток дня прошел в остроумной болтовне с шутками и весельем. Джейнин наутро отказалась вернуться к работе над портретом Родерика Джаместона.

Ночью Лоуренс неожиданно проснулся и увидел, как Джейнин встала и спустилась вниз. Он поднялся и, тихо ступая, вышел в гостиную. У двери остановился, отошел чуть назад и затаился в темноте.

Джейнин развела в камине огонь. Комната осветилась худосочными язычками пламени, плясавшими на обрывках бумаги и щепках. Она смеялась и разговаривала сама с собой, бокал спокойно стоял на шахматной доске.

Лоуренс не мог разобрать ни одного слова из того, что говорила Джейнин. Ее голос звучал очень низко, и казалось, что говорит не она, а кто-то другой. На мгновение Лоуренс даже начал сомневаться, не ослышался ли он, не было ли это бормотанье просто зазыванием ветра за окном? Но, присмотревшись повнимательнее, увидел, что губы Джейнин находятся в постоянном движении, а глаза блестят от возбуждения: такой Лоуренс не видел жену уже много лет. Сейчас ее поведение разительно отличалось от повседневной апатии.

Джейнин была одета в почти прозрачную ночную рубашку и свободный пеньюар с закатанными рукавами, и с плотно стянутым голубой лентой воротником. Внезапно Джейнин в смущении прижала руки к груди, как будто сзади кто-то невидимый хотел развязать ленту.

Потом опять послышался шепот, и, как бы отвечая сама себе, Джейнин отрицательно покачала головой.

Лоуренс понял, что Джейнин сейчас встанет и уйдет, и он, крадучись, осторожно поднялся наверх и улегся в постель. Сердце стучало, как паровой молот, голова раскалывалась от тупой, невыносимой боли.

Через минуту вернулась Джейнин. Все ее оживление исчезло, в глазах снова застыли апатия и тоска.

Что это было, Лоуренс не знал. Но он прекрасно понимал, что медлить больше нельзя. Эти сеансы перестали быть просто забавой, они слишком серьезно и сильно влияли на психику Джейнин.

На следующее утро Лоуренс написал доктору обстоятельное письмо, в котором изложил всю историю и, не доверяя Тризе, сам запечатал и отправил конверт.

Вскоре пришел ответ. Доктор настаивал на немедленном возвращении и возобновлении лечения. Он написал Лоуренсу, что с самого начала был против смены обстановки и уверил, что именно это привело к обострению болезни. Отчаянные просьбы Лоуренса дать совет, как держать себя в данной ситуации, остались неуслышанными. В конце письма доктор подчеркнул, что не дает советов в письменной форме: необходимо вернуться в Вашингтон и провести полный курс лечения.

Около часа Лоуренс тупо глядел в чековую книжку, хотя смотреть там было не на что.

Он выглянул в окно. Перед домом радовала глаз ухоженная и аккуратно подстриженная лужайка. Но Джейнин предпочитала прогуливаться по опушке рощи среди густой травы с другой стороны ручья, иногда на несколько часов исчезая в роще. Что она там делала? Не поджидал ли ее в роще Родерик Джаместон?

Лоуренс сжал кулаки. Неужели и он поверил в этот бред? Но, с другой стороны, Джейнин вела себя так, как если бы у нее появился любовник.

Никогда еще Джейнин не выглядела так привлекательно. Казалось, она одержала над собой победу. Ее не мучили более бесконечные вопросы, не терзали внутренние противоречия и склонность к самоанализу. Тщетные амбиции рассеялись и уступили место спокойствию и умиротворенности.

Изменилась даже походка. Она стала горделивой, почти высокомерной, исчезли излишняя нервозность и свойственная ей прежде некоторая нескоординированность движений.

Лоуренс отложил письмо доктора, решив ответить позднее, и с безнадежным отчаянием принялся за работу, пытаясь отрешиться от убийственно жаркого лета, раскаленного голубого неба, навязчивого запаха жимолости, причуд Джейнин.

Он работал до вечера и прервался только на ужин, откинувшись без сил на спинку стула. Джейнин накрыла на стол и зажгла свечи в хрупких фарфоровых подсвечниках, придав ужину какую-то интимно-сказочную атмосферу.

Лоуренс сразу же обратил внимание, что жена пьет только из хрустального бокала, который она использовала в своих сеансах с шахматной доской. Крепко сжав пальцами основание бокала, Джейнин, казалось, боялась с ним расстаться даже на секунду, она почти не притронулась к еде, зато то и дело подносила бокал к губам, отпивая вино маленькими глоточками. Казалось, Джейнин ведет с бокалом неторопливый разговор: ее губы слегка шевелились.

Вино и напряженная работа дали о себе знать, и Лоуренса потянуло ко сну.

Сквозь полузакрытые веки Лоуренс видел, как жена ставит на стол хрустальную вазу в форме розового бутона с персиками. Ее движения были утонченными, безмятежными и изящными, как будто перед ней сидел не муж, а любовник, и Лоуренс прекрасно понимал, что Джейнин сейчас думает не о нем.

Когда они поднялись в спальню, пошел дождь. По водосточному желобу забарабанили капли, струйки воды зашелестели по оконному стеклу. Загрохотал гром, в небе засверкали молнии, все ближе и ближе подбираясь к дому.

Джейнин заснула быстро, дыша спокойно и ровно, но Лоуренсу, несмотря на крайнюю усталость, не спалось. Он ворочался с боку на бок, закуривал и тут же гасил сигареты. Сон не приходил. Лоуренс лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту, где то и дело вспыхивали молнии, и вслушивался в приближающуюся грозу.

Поднялся ветер, захлопали ставни. С раздражением он поднялся, чтобы закрыть их на защелку. Лоуренс возился с ними довольно долго, а когда обернулся, то увидел, что Джейнин встала и смотрит на него.

Лоуренс застыл ни жив, ни мертв, поразившись ужасному выражению лица Джейнин. Ему показалось, что она смотрит прямо на него, во взгляде читалась неприкрытая злоба и ненависть. Напряжение этого момента, граничащего с безумием, казалось, длилось целую вечность. Потом Джейнин резко повернулась и, не зажигая света, в кромешной темноте, вышла из комнаты. Без промедления