двойное содержание, когда вернусь.

В городе Лоуренс зашел в местное Историческое общество, в комнату с застоявшимся воздухом, где пожилая женщина хранила записи, касающиеся истории города и его обитателей. История города уходила корнями в дореволюционные дни.

С трудом оправившись от приятного изумления (в музей вот уже много лет не заходила ни одна живая душа), архивариус разыскала краткую биографию майора, вырезанную из какой-то древней книги и положенную на тоже уже пожелтевший от времени картонный лист.

— Майор Родерик Джаместон, — сказала она, — кажется, я вспоминаю это имя. Действительно, он когда-то жил здесь. Известный дуэлянт. Тут сказано, что он погиб в битве при Йорктауне. Описан Лафайетом.

Итак, Родерик Джаместон был весьма реален. Но как Джейнин узнала, что он похоронен за домом, если мох на надгробии не тронут? И уж конечно же, Джейнин не посещала городское Историческое общество: она ни разу не была в городе без мужа.

Оставалось только одно. Среди древних книг и бумаг, хранящихся на мансарде, она, по-видимому, нашла какие-то записи, в которых упоминался Родерик Джаместон. Сам он не помнил, чтобы нечто подобное попадалось ему на глаза, но в общем-то Лоуренс не был в доме много лет и никогда особенно глубоко не зарывался в старые письма и газеты, покрытые пылью более чем двух веков.

Он, конечно же, проверит архив, но если и там ничего нет?

— Родерик все больше и больше ревнует меня к тебе, дорогой, — сказала Джейнин однажды, лениво покачиваясь в гамаке. Лоуренс принес лимонад с мятой, которую разыскал в траве за домом.

— М-м-м, — пробормотал он. — Сегодня пришло письмо от моего литературного агента. Ему понравилась моя новая книга, но он считает, необходимы некоторые доработки.

— Ну и что же тебя так волнует?

— Вероятно, придется еще немного задержаться здесь.

— Ну и отлично. Мне не хотелось бы уезжать.

— Не хотелось бы уезжать? — переспросил он.

— Да, — подтвердила она. — Удивительно приятно иметь массу свободного времени. Я никогда не знала, да и не могла знать, что в подобных местах даже время течет по-иному. Здесь я плыву по реке вечности.

— Ты решила отведать цветок лотоса, — Лоуренс успокоился и улыбнулся.

Джейнин повернулась к нему, полная таинственной скорби.

— Да. Я решила прекратить борьбу. Я ленивая и бесполезная женщина.

— Джейнин, зачем ты так говоришь?

— Но это действительно правда. — Она принялась раскачиваться в гамаке. Тонкие, сильные пальцы с длинными ногтями впились в сетку. Джейнин педантично следила за своей внешностью, просиживая часами на пуфике перед зеркалом.

— Ты сам должен был сказать мне об этом. Давно. Много лет назад. — В ее голосе зазвучали обвинительные нотки. — Родерик считает, что женщине не нужно стремиться быть полезной. По крайней мере, такой, как я. Он сказал, что единственная обязанность женщины — быть украшением мужчины.

— Неужели? — Лоуренс смутился.

Он пытался понять, какова же эта новая роль, которую играла Джейнин. — И что еще он говорит?

— О, он беспрерывно рассказывает о своих многочисленных дуэлях и любовных похождениях, а когда я захотела узнать: не были ли все его любовные интриги лишь поводом для вызова разъяренных мужей на поединок, он не стал этого отрицать.

— Майор дрался на шпагах или предпочитал пистолет? — спросил Лоуренс, искоса поглядывая на жену.

Джейнин долго раздумывала, прежде чем ответить:

— Он довольно сумбурно говорил об этом. По-существу, Родерик так и не сказал, какое оружие он предпочитал. Однажды в приступе страшной раздражительности он не разговаривал со мной несколько дней. Это случилось после того, когда я предположила, что он не всегда был… джентльменом в этих «дуэлях». Позднее Родерик успокоился и ответил, что владел пистолетом просто виртуозно и уложил шесть человек, прежде чем погиб сам в битве под Йорктауном. Ему было всего двадцать семь, а иногда он мне кажется просто безрассудным мальчишкой. В его возрасте, дорогой, ты не был таким.

— Шесть человек? И они что, все были мужьями? — сухо спросил Лоуренс. Эта тема была лейтмотивом Джейнин, просто сейчас они подошли к ней с несколько необычной стороны. Джейнин начисто отрицала понятие «муж» и «жена», мечтая прожить всю жизнь в том состояний критической напряженности и неловкости, которое так свойственно любовникам.

— Трое или четверо были женаты, — небрежно ответила она. — Когда я спросила, что же случилось после этого с женами, получившими полную свободу, он ушел от ответа и принялся восхищаться моими бровями и говорить подобные глупости.

— Ну почему же глупости? У тебя удивительно очень красивые брови. Мне кажется, майор влюбился в тебя.

— О, безумно. Он постоянно твердит, что хочет вызвать тебя на дуэль и сходит с ума от отчаяния, что не может бросить тебе в лицо перчатку.

— Но он может швырнуть в меня бокал, — заметил Лоуренс.

— Неплохо, дорогой, — произнесла Джейнин с долей удивления, — я передам Родерику твой совет. Хочешь посмотреть на него?

— Посмотреть на него? — Лоуренс насторожился.

Джейнин взяла мужа за руку и повела в гостиную. У окна стоял мольберт, на который прежде ему запрещалось смотреть. Теперь, когда Джейнин сдернула с мольберта накидку и с улыбкой озорного ребенка развернула холст, он понял все.

Лоуренс увидел портрет молодого человека. Длинные, белые слегка волнистые волосы ниспадали на плечи. Лицо утонченное и аристократичное, на губах блуждает легкая улыбка, и в целом майора можно было назвать привлекательным, если бы не глаза.

Темно-голубые, почти черные. Казалось, они ловили и притягивали взгляд Лоуренса, отдавая какой-то молчаливый приказ. В глазах майора стояли бездна, мрак, и Лоуренс понял, что Джейнин вовсе не хотела изображать Джаместона улыбающимся.

Вне всякого сомнения, портрет был лучшим из всего написанного Джейнин.

— Высокий класс, — воскликнул Лоуренс. — Так это и есть майор Родерик Джаместон?

— Он сказал, что у меня получилось довольно правдоподобное изображение, — Джейнин улыбнулась, — но заметил, что в действительности он был куда более красивым. Я ответила, что его нескромность и похвальба начинают мне надоедать.

— Тебе надо больше работать маслом, — сказал Лоуренс, тщательно подбирая слова. — Это, действительно, замечательный портрет.

— Возможно, я возьмусь снова за кисть. — Джейнин прикрыла портрет, и голос ее неожиданно стал сухим и безразличным. — Это было бы забавно.

Ночью, когда Джейнин заснула, Лоуренс сел писать письмо доктору Джейнин в Вашингтон:

«Здесь, в Богом забытом доме,