миллиона квадратных километров, и что, если даже импортировать 20 тыс. немецких чиновников, тогда на каждые сто квадратных километров придется не более одного, которому придется избегать всяких контактов с населением. «Не надо быть Талейраном, чтобы осилить эту политическую таблицу умножения».

Похоже, Лозе не был Талейраном. Хотя судьба личности в Остланде была лишь чуть-чуть менее спорной, чем в соперничающей сатрапии Коха на Украине, требовалось куда больше немецких чиновников. В Каунасе с его 100 тыс. жителей их было 170. Чтобы распутать узы советской национализации и коллективизации, одной Латвии требовалось 25 тыс. немецких и латышских чиновников, причем 7 тыс. из них — в Риге. Сразу же после сталинградской катастрофы в Ригу прибыла комиссия по сокращению штатов под председательством генерала фон Унруха. Было предложено, чтобы каждый генеральный комиссар сократил свой штат до 200 человек, а каждый районный комиссар — до двадцати. Комиссия ничего не добилась, а Лозе продолжал рассылать личные меморандумы по поводу использования чернил и стиральных резинок, продолжал издавать лично подписанные предупреждения о запрете курения в кинотеатрах, не переставал регулировать цены на искусственные шелковые коврики. Не только в Англии Вторая мировая война была прекраснейшим временем для расцвета бюрократии. Национал-социализм был истинным детищем своего века, и, как однажды когда-то торговля шла за флагом, так и формы вместе с правилами следовали за кастетом, хотя всю свою жизнь Гитлер издевался над мелким бюрократом, персонифицированным в его собственном отце — инспекторе таможни в Линце.

И все же полное отсутствие немецкой рабочей силы заставило придать некоторые права трем национальным директоратам или местным самоуправлениям, существовавшим с начала оккупации. В своем декрете от 7 марта 1942 г. Розенберг объяснил, что местные назначения все еще должны получать подтверждение генеральных комиссаров и что директораты ничего не могут решать без их согласия. 8 мая накануне своего отъезда в Каунас и Ригу Розенберг сказал Гитлеру, что его декрет не имеет обязательной силы. Это просто «историческое алиби», показывающее, что «мы встретили балтийские нации более чем на полпути». Но поездка Розенберга была использована Политическим управлением, чтобы добиться реальных уступок. Через Клейста удалось убедить Розенберга встретиться с директоратами и выслушать их жалобы. Лозе был взбешен, но не осмелился, как Кох на Украине, разорвать связи с министерством, которое диктовало через его голову. Была, однако, пьяная сцена в поезде Розенберга, когда Альфред Майер попытался обвинить Лозе в проведении независимой и своекорыстной политики. Лозе открыто согласился, что трудится ради «герцогской короны для своего новорожденного сына».

Розенберг вернулся из Каунаса в Германию на день раньше запланированного, чтобы успеть на похороны одного из своих нацистских друзей из провинции гаулейтера Ревера из Ольденбурга. На следующий день поезд, который должен был везти Розенберга по литовской территории, подорвался на мине, подложенной партизанами. Это стало удачной иллюстрацией к теме «герцогские короны». И также стало намеком, чего можно ожидать в дальнейшем, если этим бывшим суверенным государствам не позволить иметь собственные армии. В Ангербурге Гитлер заявил, что только немцам дозволено носить оружие, но сейчас это интерпретировалось в менее жесткой форме. Под влиянием Готтлоба Бергера, своего шефа по набору кадров, Гиммлер в 1942 г. начал проявлять интерес к легионам малых наций, в которые шла вербовка для несения внутренней службы в Эстонии и Латвии. Молодые «нордические типы» со скандинавскими или германскими чертами внешности, они идеально отвечали новой концепции пангерманских частей и соединений СС, набиравшихся из скандинавских добровольцев еще в ноябре 1940 г. В действительности латышам и эстонцам было суждено снабдить Германию несколькими из лучших дивизий СС. Но в данный момент Гиммлера предупредили, что общая мобилизация невозможна, потому что при отсутствии какого-либо независимого суверенитета в Латвии и Эстонии Красная армия может заявить о своем праве расстреливать плененных балтийских добровольцев СС как предателей.

Чтобы добавить силу этому аргументу, летом 1942 г. стало широко известно, что господин Черчилль побывал в Москве и что британцы отказались от своих прежних гарантий независимости Прибалтики. Так что вот вам два могучих побудительных мотива, которые могли бы заставить даже Гитлера одобрить статус настоящей автономии. И при повсеместном германском отступлении от Волги и с Кавказа, а также окружении под Сталинградом эти мотивы должны даже стать сильнее, так что в декабре Лозе сам подписался под меморандумом Гитлеру. Если этот меморандум не просил много большего в плане немедленной автономии, он по крайней мере требовал пропагандистского заявления о политических планах на будущее. Примерно в это же время Лозе в момент доброго расположения духа наполовину согласился с так называемым автономным статусом, который был подготовлен Клейстом и Бурмайстером — чиновником министерства внутренних дел. Но в январе 1943 г. Розенберг уволил Клейста за чересчур открытый меморандум в связи с одним делом о полицейских репрессиях в ставшей во многих местах мятежной Литве. Розенберг ворчал: «Их собственные флаги — это означает какое-то ирландское восстание». Но в феврале под воздействием убеждений, высказанных его самым последним сильным человеком — Готтлобом Бергером, чьим начальником был Гиммлер, он выдвинул план набора в армию для жителей Эстонии и Латвии. Согласно данному плану, эти три территории становились протекторатами или «государственными организмами» с сильно урезанными правами, германским министром-резидентом и без какого-либо дипломатического ранга.

Сталинград для Гитлера все еще был свежим зловещим предзнаменованием, чтобы повторять приказы июля 1941 г. Фюрер только отклонил план, отослав его Ламмерсу с целью информирования Розенберга, что полную автономию странам Балтии обещать нельзя. Фактически Гитлер не обращал на это внимания, а в 1943 г. произошел слабый сдвиг в сторону автономии, по крайней мере во внутренних делах. И в то же время идею полной автономии активно поддерживал генеральный комиссар по Эстонии Карл Лицманн, сорокапятилетний офицер регулярной кавалерии, сын офицера в Первой мировой войне и, как и его отец, ярый нацист. Лицманн попробовал заручиться поддержкой Гиммлера, а также Верховного командования, и, кроме того, он обращался в МИД. При его правлении Эстония мало страдала от вспышек партизанской войны, укомплектовала дивизию СС и в момент окончательного крушения организовала национальную оборону своих собственных границ. (Эстонские добровольцы совместно с немцами пытались противостоять наступающей Красной армии под Нарвой и кое-где еще. В составе же Красной армии свою родину освобождали целые эстонские соединения. — Ред.) Так как Эстония с самого начала пользовалась статусом кондоминиума как военный тыловой район, хотя и управляемый гражданским генеральным комиссаром, Лицманну было легче отказать в повиновении Лозе, чем его коллегам в Риге и Каунасе.

И тем не менее Эстония так и не была провозглашена государством даже номинально. Вопрос статуса автономии опять извлекли на свет божий в ноябре 1943 г.,