за личность. Для Украины Розенберг предложил своего старого помощника редактора Арно Шикеданца, потому что, как чиновник АПА, он уже двадцать лет работал в «русской сфере». Позднее Шикеданца предложили для Кавказа, в то время как еще один немец, родившийся в России, Герберт Бакке, был предложен взамен для Украины. Для казачьего государства, которое должно было простираться до Волги, Розенберг выдвинул школьного учителя Дитриха Клаггеса, автора многочисленных школьных учебников и министра-президента в Брауншвейге. Для «охвостья России», которое должно было включать в себя Ленинград вместе с Москвой, он предложил гаулейтера Восточной Пруссии Эриха Коха, потому что в данном случае требовалась абсолютно безжалостная личность. Из этого списка назначения, однако, получили только Лозе и Кох.

Как мог Розенберг предложить имя своего будущего пугала Эриха Коха, в чьем характере он не мог сомневаться? 7 апреля на Розенберга не оказывали давления ни Гитлер, ни протектор Коха Геринг. Либо Розенберг рассматривал это назначение как находящееся вне его сферы, потому что сомневался в том, что Москва будет оккупирована, либо считал, что компетенция его министерства не будет распространяться столь далеко. 16 июля в Ангербурге, когда обсуждался вопрос назначения Коха главой Прибалтийских государств или Украины, Розенберг изо всех сил противился этой идее.

Розенберг хотел, чтобы его назначили «генеральным протектором» восточных территорий, и желал, чтобы его администраторов знали как губернаторов. Но Гитлер предпочел называть Розенберга министром, потому что слово «протектор» (защитник) содержало в себе предположение существования местных свобод. Что касается слова «губернатор», Гитлер связывал адаптированное в немецком языке французское слово «гувернер» с русским термином царских времен «правительство» (Gouverneur). Слова Reichskommissar, Generalkommissar, Landkommissar и Gebietskommissar предполагали большевистскую систему; но у Гитлера это не вызывало возражений, поскольку система комиссаров ассоциировалась со страхом, и это было хорошо, потому что «они должны ненавидеть нас, как чуму».

Розенберг рассчитывал, что ему понадобится штат из 5 тыс. человек, и он хотел одеть своих людей в полевую серую униформу и присваивать им военные звания согласно выполняемым обязанностям как членам корпуса восточного фюрера. Это тоже было отклонено, потому что Верховное командование уже выступило против, когда Риббентроп пожелал одеть все министерство иностранных дел в полевую серую форму. Поскольку на складах был избыток желто-коричневой одежды, изготовленной для Трудового фронта, она стала униформой восточного министерства, одеяния «золотых фазанов», как их презрительно называли германские солдаты, эквивалента «тли» в послевоенной оккупированной Германии. Желто-коричневая форма создавала историческую путаницу. После войны, когда СА была осуждена как преступная организация, несколько свидетелей из Советского Союза давали показания в Нюрнберге о том, что их мучители были одеты в коричневые рубашки, и считали, что СА все еще действовала как исполнительный орган, хотя этого она не делала со времени убийства Рёма и его сообщников в июне 1934 г.

При формировании своего штата в Берлине, которому предстояло вырабатывать политику, Розенберг столкнулся с теми же трудностями, что и при рекомендации региональных комиссаров. На более высокие посты ему пришлось привлечь членов своей почти бессмысленной организации АПА либо заняться конкурентной охотой параллельно с МИДом Риббентропа, который уже какое-то время отбирал экспертов из научных кругов для своего собственного Русского комитета. Переманив ряд специалистов от Риббентропа, Розенберг одержал одну из своих очень немногих побед, но персонал его восточного министерства, сперва разместившийся в старом посольстве Югославии на Рухштрассе, а потом в бывшем советском посольстве на Унтер-ден-Линден, не производил впечатления. Своим заместителем Розенберг выбрал Альфреда Майера, гаулейтера Вестфалии, чьим единственным достоинством, похоже, была любовь к церемониям. Майер гордился, что был первым членом партии, ставшим олдерменом (членом городского совета). В своей столице Мюнстере Майер держал нечто вроде двора и вел недостойную бесполезную борьбу со священником явно средневековой ориентации — кардиналом и архиепископом Клеменсом фон Галеном. Майер сохранил свою должность гаулейтера, так что даже в этой второразрядной фигуре Розенберг обрел лишь полчеловека. Позже это напыщенное создание откажется принять ранг госсекретаря как заместителя Розенберга, потому что это было ниже его собственного ранга рейхсштатхалтера для маленькой провинции Липпе.

В подчинении Майера были четыре главных департамента с как минимум тридцатью подчиненными отделами. Но только один департамент — Главное политическое управление — был важным, потому что через свои десять подотделов он пытался навязать рейхскомиссарам политические директивы. Оглушительный провал этого управления мы обсудим позже. Если бы планы Розенберга для его министерства были надлежащим образом разработаны, Политическое управление правило бы оккупированной Россией, диктуя всю основу отношений с покоренным населением. Но с самого начала было неизбежно, что правление теоретиков в Берлине потерпит фиаско, независимо от неподчинения комиссаров, чьи «дворы» находились в тысяче с лишним километров отсюда. Организация Политического управления проходила в предвоенные месяцы, когда будущее министерство все еще являлось консультативным органом. Превращение его в исполнительный орган — просто нелепость.

В Политическом управлении царила монашеская атмосфера профессорства и изысканий. Во главе его стоял Георг Лейббрандт, вернувшийся в Германию в 1933 г., чтобы руководить восточноевропейским отделением АПА. После прохождения учебы в шести университетах Старого и Нового света он стал убежденным национал-социалистом. Но в Лейббрандте заподозрили склонность к космополитизму, и его изгнали из министерства в 1943 г. За два года на своем посту в Политическом управлении он не проявил качеств сильного человека. Но зато таковым был Отто Брайтигам, заместитель Розенберга и руководитель сектора I, стоявший за многими докладными записками и протестами, которые добавили мало уважения к памяти беспомощного и, в конце концов, бесполезного Политического управления.

Как солдат во время вторжения, Отто Брайтигам был офицером связи Розенберга с Верховным командованием. Ранее он занимал должность германского консула в Харькове, Батуме и Тифлисе. Брайтигам не был профессиональным экспертом, но сорокалетний офицер запаса обладал практическим знанием советской системы. Его ядовитая саркастическая натура не была способна оказывать влияние на высокую политику. Тем не менее докладные Брайтигама военных времен кажутся монументами здравого смысла, даже если их ирония в конкретном случае неуместна. Его «Общий обзор оккупированных восточных территорий», который расходился в машинописном виде со времен войны, — самый надежный труд на эту тему. В 1941 г. Брайтигам занял позицию либерального утилитаризма. Он считал, что, если бы немцы объявили себя освободителями, а не поработителями, русские отвергли бы коммунизм и создали некое прогерманское правительство. Ему ни в коей мере не были нужны более романтичные остполитики; ни будущие русские Наполеоны, ни соперничающие крестоносцы для украинского национализма его не привлекали.

Под началом Лейббрандта и Брайтигама в Политическом управлении работали десять руководителей групп, двое из которых достойны упоминания. Петер Клейст, бывший немецкий торговый агент в Восточной Европе, поступил на работу в