с потемневшим от пыли лицом. Опустился на стул и привалился боком к столику. Обычно в это время к нему заглядывал Черненко. Но сейчас старого друга не было. «Неладно что-то у Валентина…»

Дед оставил каску с рукавицами на полу у ножки стола и сам отправился в соседнюю комнатку. Черненко сидел на своем месте, подперев небритую щеку кулаком, и рисовал чернилами на столе. Василий Леонтьевич уселся напротив за пустовавший стол Коврова и некоторое время наблюдал, как Валентин занимается «рисованием».

— Расскажи, что произошло? — попросил он. — Кто говорит — ветром, кто предположение высказывает, что долго ремонта не было, начальник цеха не досмотрел… Нам с тобой тоже не в последнюю очередь следить за этой естетикой…

Черненко ничего не ответил. Дед глянул на него косым, цеплявшим, как пила с острыми зубьями, взглядом.

— Что у тебя? — не дождавшись ответа, спросил он.

Черненко, не переставая скрести пером по дереву, меланхолически сказал:

— Коврова комиссия вызывает… На завтра…

Дед молча закивал, выражая этим, что понимает состояние Черненко.

— И нас с тобой вызывают, — сказал Черненко и поднял глаза на Деда. — Тебя искали, звонили по печам, а ты все в бегах.

— А чего у тебя самого не так?.. — спросил Дед.

— Что не так? — Черненко перестал рисовать и поднял на Деда глаза.

— Я же вижу… Натворил что-нибудь Ковров? — осторожно спросил Дед. У него было такое впечатление, что натворил не Ковров, а сам Черненко.

— Там разберутся… — сказал Черненко и, макнув перо в чернила, опять принялся рисовать.

Дед, наморщив лоб, чуть искоса смотрел на друга. Тот оставил ручку и вытащил из кармана жеваную пачку сигарет, распотрошил ее. Сигарет не было. Почему-то сунул разорванную пачку обратно в карман.

— Надо в буфет сходить, — скучным голосом произнес Черненко, — курево кончилось.

— Идем, — сказал Дед, — поесть пора, набегался я по печам.

Но ни тот, ни другой не двинулись с места.

— Сейчас пойдем… — пробормотал Черненко.

— Ну что ты молчишь? — с укором сказал Дед. — Мы ж не чужие, с каких годов знаем друг дружку. Ну чего молчишь?

Слышно было, как кто-то быстро прошел по коридору, рванул ручку двери. На пороге остановилась Лариса.

— Можно к вам? — спросила с запозданием, поняв, что здесь происходит разговор не для чужих ушей, и, не дожидаясь, что ей ответят, подошла к столу и положила перед Черненко маленький деревянный клинышек, потемневший и затертый маслом.

Черненко взял клинышек, осмотрел его, положил обратно на стол, взглянул в раскрасневшееся с холода, помолодевшее от этого лицо Ларисы. Она, видно, ждала вопроса, но Черненко молчал. Дед нахмурился, потянулся к клинышку и тоже осмотрел его. И так же, как Черненко, положил на то место, где он был оставлен Ларисой.

— Откуда? — спросил Дед, так как Черненко хранил молчание.

— Нашла в контакторах реле, — сказала Лариса. — Хотела вам принести, а вас вчера не было. Ковров ни в чем не виноват, схема не сработала из-за этого. — Она кивнула на стол. — Кто-то подложил, не было контакта. Вот говорят: Ковров, Ковров!.. А Ковров ни в чем не виноват. Как он мог знать, что кто-то засунул деревяшку?

— Оставь, — сказал Черненко. — Разберемся… А хочешь — отнеси в комиссию, она там, на четвертом этаже, в комнате рапортов будет завтра заседать.

— Зачем мне, сами вы… — сказала Лариса, пожимая узкими плечами. — Я все думала: что-то не так, половина схемы сработала, а другая отказала. Принялась проверять реле и вот нашла.

— Ладно, — вяло сказал Черненко, — разберемся, я Коврову скажу.

— Я ему уже сказала.

Черненко медленно поднял голову и снизу вверх посмотрел на Ларису.

— Ну и что?.. Что он, Ковров? Что сказал?

— Ничего, — Лариса опять пожала плечами. — Ничего такого… Сказал, чтобы я вам отнесла.

— И все?

— И все. А что он еще мог сказать? — Лариса во все глаза смотрела на мастера.

VIII

Черненко вновь взялся за ручку и, уйдя в себя, принялся за свое занятие. Дребезжаще скрипело перо. Лариса стояла перед столом и с удивлением смотрела на него, потом перевела вопрошающий взгляд на Деда.

Тот кивнул ей, сказал:

— Иди, разберемся.

Лариса еще раз посмотрела на Черненко и вышла, быстрые ее шаги послышались в коридоре, хлопнула дверь с пружиной на лестницу. Дед подождал некоторое время, склонив голову на бок, как петух, прислушиваясь, словно ожидая, что Лариса вот-вот вернется, налег широкой выпуклой грудью на стол и спросил:

— Валентин, ты подсунул?..

— Чего ты? — спросил Черненко, перестав надсадно скрести сухим пером по столу.

— Спрашиваю, ты подложил?..

— Зачем мне было подкладывать? — в свою очередь спросил Черненко.

— Так кто? Кто сообразил?..

— Может, с давних пор, с ремонта какого осталось, — Черненко кивнул на деревяшку, лежащую перед ним, — гляди, затертая, в масле, что ли… Может, так и сидела там с тех пор…

— С каких пор? — Дед, насупив широкие волосатые брови, смотрел на Черненко.

— Да почем я знаю с каких?!. — Черненко опять полез за сигаретами в карман, вытащил пустую пачку, оглядел ее и бросил в угол.

— В комиссию надо отнести, — сказал Дед, помолчав. — Надо Григорьеву показать.

— Отнеси, — безразлично сказал Черненко, — я схожу сигарет куплю.

Казалось, мысли его были заняты лишь тем, чтобы поскорее запастись куревом. Дед взял со стола клинышек, покачивая крупной головой, принялся его разглядывать.

— Пошли, что ли? — сказал Черненко, вставая и вытаскивая из кармана ключ. — Запру.

Дед положил клинышек в карман, и они вышли на лестницу. Спустились в столовую, пообедали.

— По печам надо сходить, — сказал неугомонный Дед. — Сигналов никаких не поступало, не ждет никто, как раз самое время присмотреть за ими, за горновыми: икру мечут, а может, прохлаждаются без хозяйского глаза…

Дед всегда несколько преувеличивал нерадивость горновых и появлялся на литейных дворах в то время, когда его там вовсе и не ждали, но именно поэтому, хоть и редкие, случаи плохой подготовки канав к выпуску чугуна неизменно обнаруживались. Эта способность Деда вдруг появляться неизвестно откуда в любой час суток приводила огрубевших от тяжелой работы, ни перед кем не отступавших и никого не боявшихся горновых в трепет. Они и побаивались Деда, и уважали его за отходчивость. Дед никогда ни на кого долго зла не держал.

— Мне тоже надо у газовщиков побывать, — сказал Черненко и зашагал рядом с Дедом.

Путь их лежал через литейный двор шестой и седьмой печей, горны которых располагались по обеим сторонам литейного двора друг против друга. Дед встал за стальной колонной, поддерживающей высокую крутую кровлю, и Черненко, чтобы не выдать его присутствия, тоже остановился рядом. Литейный двор был освещен спокойным дневным светом, льющимся