Значит, и правда — никакой прислуги. Неспроста.

Я послушно прошагал за его сиятельством, и уже через минуту мы расположились в комнате на первом этаже. Довольно компактной и, похоже, не предназначенной для приема большого количества гостей, зато теплой и уютной. Наверняка в доме имелось и что-то вроде электрического отопления, но кто-то не поленился затопить огромный каменный камин, напротив которого мы, собственно, и уселись. Гагарин в чуть поскрипывающее старое кресло-качалку, я — в обычное.

Алена тут же появилась с серебряным подносом, на котором стояли две кружки с блюдцами, крохотный фарфоровый чайник, сахарница и небольшая вазочка со всякой дежурной всячиной. И так же быстро исчезла, оставив в комнате тающий аромат духов.

Легкий, но будоражащий — наверняка французской марки. Что-то безумно дорогое и, пожалуй, слишком взрослое для девчонки чуть старше меня.

И уж точно не подходящее к свитеру и джинсам.

— Угощайтесь, друг мой! — Гагарин указал на столик между нами. — Это печенье — самое настоящие произведение искусства.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Хотя должен заметить, что меня куда больше интересует причина, по которой вы пожелали меня видеть.

— О, так вы из тех, кто предпочитает сразу перейти к делу?.. Что ж, ладно. Как говорится, друзей держи близко, а врагов — еще ближе.

— Сунь-цзы. Трактат «Искусство войны», пятый век до нашей эры, — усмехнулся я. — Правда, пока не пойму, к кому именно вы относите меня.

— Полагаю, это вы можете решить и сами. — Гагарин невозмутимо пожал плечами. — Но лично я склоняюсь к первому — раз уж мой сын столь высокого о вас мнения.

— Приятно слышать. — Я чуть склонил голову. — Для меня большая честь служить под его началом.

— Действительно. Попасть в гардемарины сразу с первого курса Морского корпуса — это… пожалуй, невероятно. — Гагарин прищурился и склонил голову набок. — Вы делаете головокружительную карьеру.

Вот так намек. Потолще пачки кляузных писем, которая скопилась в столе у Разумовского по нашей с товарищами милости.

— Я не посмел бы даже просить о подобном, — твердо проговорил я. — Хоть, признаться, и хотел служить в особой роте более всего на свете.

— Охотно верю. Попасть туда по одному лишь собственному желанию, да еще и в восемнадцать лет от роду не смог бы сам генерал Градов, упокой Господь его душу, — усмехнулся Гагарин. — Но Совету имперской безопасности было угодно наградить вас именно таким образом.

— Звучит так, будто вы против.

— Я… Пожалуй, не в восторге, что кучка стариков позволяет себе вмешиваться в работу министерства обороны. И уж тем более я не могу порадоваться, что они делают это, не спросив капитана особой роты — хотя бы из вежливости. — Гагарин нахмурился и покачал головой. — Однако было бы глупо обвинять в этом вас. Так что теперь я могу только надеяться, что Морозову не удалось купить вашу преданность парой дешевых подачек.

— Дешевых? — Я чуть возвысил голос. — Так вы называете службу в гардемаринской роте?

— Так я называю желание его сиятельства раздавать чины и ордена всем, кто оказывается ему угодным. — Гагарин явно не собирался утруждать себя деликатностью. — В конце концов, он пока еще не сидит на троне в Зимнем?

— На троне⁈ — переспросил я.

— Может быть, за троном. Или где-то рядом, слева или справа — какая, в сущности, разница? Фамильный герб на сережках ее высочества Елизаветы Александровны, вся эта суета вокруг покушения… Тот, кто еще не сообразил, какие именно у Морозовых планы на великую княжну, либо идиот, либо ровным счетом ничего не смыслит в политике! — Гагарин отдышался и продолжил уже тише. — А вы, друг мой, не похожи ни на того, ни на другого.

С места и в карьер. Обычно столичные аристократы предпочитали говорить куда обтекаемее, намеками и полунамеками. В прошлой жизни я настолько привык к этому, что сейчас такая прямота… Нет, не то чтобы пугала.

Но определенно заставляла задуматься.

— Я не уверен, что нам стоит обсуждать намерения его сиятельства, — осторожно отозвался я. — Однако я не считаю себя человеком Морозовых. Так что если вы хотели спросить…

— Да, именно это я и хотел спросить, — кивнул Гагарин. — И, признаться, был рад услышать ответ. Человеку ваших способностей и талантов следует осторожнее выбирать друзей.

— Почему? — Я все же решил изобразить недовольство. — И — уж простите за прямоту, ваше сиятельство! — что вы имеете против Морозовых?

— Ровным счетом ничего. — Гагарин изобразил на лице фирменную белозубую улыбку. — Я отлично знаю и почтенного Николая Ильича, и его сына. Достаточно близко… И, пожалуй, именно поэтому меня так страшат их амбиции.

О да, меня они тоже… скажем так, смущали. И причин на то было предостаточно — однако я все же был не против узнать те, что имелись у самого Гагарина.

— Но почему, ваше сиятельство? — Я попытался добавить в голос хоть немного юношеской наивности. — В конце концов, рано или поздно ее высочеству придется выйти замуж. И кандидатура Матвея Николаевича отнюдь не…

— Не самая худшая из возможных? — усмехнулся Гагарин. — Да, это верно. Но я боюсь даже представить, какие полномочия получит его отец при таком исходе. Может, солдафоны у власти и были хороши двадцать лет назад, однако сейчас их время безнадежно ушло.

— Многие с вами не согласятся, — буркнул я. — И я в том числе.

— О, мне прекрасно известно, что вы искренне восхищаетесь личностью и политикой генерала Градова… Но он был единственным в своем роде. — Гагарин вздохнул и поплотнее запахнул халат, будто ему вдруг стало холодно. — А такой человек, как Морозов, скорее наломает дров, чем наведет в стране порядок. Боюсь, все, чего он сможет добиться — это очередная война на Балканах или на Ближнем Востоке.

Я молча кивнул. Кое-что Гагарин видел получше меня. Наверное, оттого, что прожил больше почти на десять лет — и это даже не считая те, что я отсутствовал на этом свете. И если я недолюбливал Морозова… Морозовых по большей части за желание прибрать к рукам любимую племянницу, то у него был повод