– Виновным объявили доктора Лэнгдона, однако он обжаловал решение суда и теперь отбывает пожизненный срок в тюрьме. Подозреваю, что на него просто переложили вину за всех. Но это о другом. Я про лабораторию. Лаборатория! Вот что может объединять жертв Аконита!

– Алхимик, вдова ученого, пэр, который поддерживал науку, – бормотал Джон.

– Медсестра, которая могла работать в лаборатории… Помнишь, – Кора вскочила, подошла к стене со шпалерой и постучала по бумажке с краткой информацией и некрологом нужной жертвы, – она исчезала на несколько зим из больницы. Знаешь, когда она вернулась? Ровно тогда, когда из-за пожара лаборатория на кирпичном заводе была раскрыта! Такое себе совпадение.

– Так. Но как сюда вписываются остальные? Разнорабочий, барыга и проститутка, а еще инвалид.

– Я думала об этом, – кивнула Кора. – Инвалид… Он пропадал. Что, если он тоже был там? В той лаборатории? Может, его вернули, когда поняли, что он не просто ребенок, а ребенок полицейского, из-за которого на уши поставили всю столицу. Хадс! Они могли похищать детей! Мы ведь не знаем ничего конкретного, посмотри в статью, там написано «производили опыты на людях, вылавливая преимущественно бродяг». Но бродягами могли быть и дети! И… И Гил…

Во рту пересохло, стоило произнести его имя.

– Что, если Гил как-то смог скрыться от Людоеда? А потом попал в лапы этих чудовищ? И они поняли, что это за мальчик, поэтому и выдали за него случайный труп? Знаю, звучит безумно…

– Но похоже на правду, – глухо согласился Джон, стягивая очки. – Первый милостивый… Это… это ужасно… Но почему Гилберт не пришел к вам, когда выбрался из лаборатории? Не пришел к отцу?

– Не знаю. Может, они сделали с ним что-то… Не зря ведь он пытал алхимика. Вдруг было за что?

Джон поднял изумленный взгляд. На его лице была написана растерянность и даже испуг:

– Ты оправдываешь убийцу?

– Нет, – промямлила Кора. Ей хотелось верить в это «нет». Она не могла обелять преступления. Конечно, не могла! Но зная теперь даже часть мотивов… А что, если Гил прав? – Я просто смотрю на ситуацию с его точки зрения.

– Хорошо. Посмотри, – развел руками Джон. – Он убивает людей, кого-то пытает…

– А кому-то оставляет букеты… Знаешь, о чем я подумала? Есть несколько вещей, которые нужно прояснить до того, как о чем-то говорить. Первое: не левша ли убийца. Уверена, это как-то можно выяснить. Второе: был ли букет убитого инвалида из аконита или с добавлением других цветов. И третье: иссоп… Помнишь, Жнец сказал, что у химика были цветы иссопа? И Аконит не стал перерезать ему горло.

– Аконитин вызывает конвульсии и паралич дыхания. Смерть от яда не то чтобы приятнее, – поморщился Джон.

– Тем не менее, – Кора щелкнула пальцами, оглядываясь в поисках книги по флориографии. Та все еще лежала, забытая, у стены. – Так-так… Что тут? Иссоп! Очищение!

– И?

– Мне кажется, Аконит его в итоге простил. Что бы химик ни сделал, в глазах Гила он заслужил смерть, но он заслужил и прощение. Поэтому только яд. А еще Жнец сказал «бокалы», ведь так?

– Кажется. Думаешь, Аконит устраивал с жертвой посиделки? – Джон отвернулся, стягивая очки.

– Кто знает… – Кора сползла по стене, совершенно обессилев. Мысли, царапающие череп изнутри, натянутые струны нервов и сжатое судорогой горло, которое неистово болело от каждого слова. Энергия, собранная по кусочкам, истрачена. Все вернулось к кладбищу и желтым цинниям на могиле.

Увидит ли он их? Узнает ли?

– Корри, – Джон, опустившийся на колени рядом, осторожно коснулся ее щеки, – ты как?

– Плохо. Я устала. И потеряна, – она устраивалась на полу, чтобы уткнуться лбом в его плечо.

Снаружи громыхнуло, сверкнула молния, а приоткрытое окно хлопнуло от порыва ветра. Разбушевавшаяся природа была точным описанием утомительного вихря эмоций, что разразился у Коры внутри.

Джон ласково провел рукой по шее Коры, его пальцы прошлись к затылку, утонули в локонах. Теплый аромат чая с бергамотом окутывал, а пряный дым, пропитавший рубашку, щекотал нос.

– Тебе надо поспать, мое сокровище. Корри, – вкрадчивый шепот каждым словом целовал оголенную кожу.

– А ты?.. Ты уйдешь? – она подняла голову, чтобы взглянуть на него. На его губы, на мелкий шрам на кривоватом носу, на еще немного сырые черные волосы.

– Хочешь, чтобы я остался? – Джон так и не надел очки, и его глаза цвета мокрого камня смотрели внимательно и… Кора не могла понять, что еще оставалось на дне его зрачков, но это что-то рассыпало мурашки по коже.

– Там гроза, – она выпрямилась, восстанавливая дистанцию между телами, – и ливень. Ты переломаешь себе ноги, если будешь спускаться по сырой и скользкой решетке.

Джон хмыкнул, улыбнувшись, и кивнул.

– Я принесу второе одеяло и плед: одеяло положим на пол, пледом накроешься. И возьми подушку, у меня их две… Кровать двуспальная, – зачем-то брякнула Кора, тут же краснея. – Но ты спишь отдельно.

– Понял, осознал, уразумел, – Джон явно едва сдерживал смех.

Сложенное вдвое одеяло постелили у стены со шпалерой. Плед нежного розового цвета смотрелся презабавно, но был теплым и пушистым. Подушка с постели пропахла ванильными духами, но была лучше, чем ничего.

Убедившись, что подобие постели готово, Кора прикрыла дверь ванной, возвращаясь в спальню.

Странно было расстегивать пуговицы блузки и замочки корсета под ней, стягивать нижние юбки, чулки… Странно, зная, что прямо за стеной – мужчина.

Оставшись в тонкой сорочке, Кора оглянулась на ванную комнату. Дверь туда была закрыта не полностью. Она слышала, как Джон взбивал подушку. Теперь там было тихо, но… Слышал ли он шуршание одежды?

Покрывшись мурашками и почувствовав, как загорелись уши, Кора поспешила забраться под одеяло. «Не думай об этом!» – строго наказала она самой себе, глядя в потолок.

Но в голову, как назло, лезли мысли не самого праведного содержания. Вспомнились теплые ладони Джона, его бережные касания… Кора провела пальцами по шее, по местам, которые ощущали касание чужих пальцев всего несколько интеров назад. Шепот, ласкающий слух, оживал в тишине спальни. Внизу живота возникла приятная щекотка, сбившая дыхание.

Но вдруг разум пронзило воспоминание. Сильные руки, обхватившие ее, запах металла и удушливой мирры. Аконит. Гилберт. Может, потому она тогда и не испугалась? Почувствовала в нем что-то знакомое?

Но узнала ли она бы его в толпе? Его лицо, его голубые глаза и светлые волосы? Нет. Кора помнила Гила по отдельным ярким чертам: по прямому носу, по лазури радужек, по лимонным прядям, выгорающим почти в белые. Но что случилось с ним за тринадцать зим? Он вырос.