ленно». Суждения такого рода как бы возвращали японцев в те дотокугавские времена, когда воин считал своим долгом поиск почетной смерти.

Неврозы имели причиной и пресловутое трудолюбие японцев, подстегиваемое развернувшейся конкурентной борьбой. Если при сёгунате можно было не слишком беспокоиться за свое будущее — это попросту не имело никакого смысла в условиях сословной системы устройства общества и наследственных должностей, то общество эпохи Мэйдзи создавало возможности как для вертикальной мобильности, так и для социальной деградации. Боязнь-неудачи, стремление во что бы то ни стало добиться жизненного успеха преследовало молодых японцев. В обществе господствовало убеждение, что образование является ключом к жизненному успеху. И японцы действительно приступили к изучению западных наук с невиданным энтузиазмом. Российское справочное издание свидетельствовало: «Ревон, бывший в течение нескольких лет профессором в Токио, сообщает, что прилежание японских студентов доводит их иногда даже до душевной болезни или смерти от истощения». И действительно, учебное рвение молодых людей было настолько велико, что в японской печати этого времени достаточно часто появляются статьи, в которых студентов призывают не заниматься днями и ночами напролет, а уделять время для отдыха и двигательной активности. Свою лепту вносили и настойчивые патриотические (зачастую — истерические, особенно в военное время) призывы догнать Запад. Причем в силу стремительного изменения общественного устройства «в последние годы все чаще и чаще встречается помешательство с бредовыми идеями политического характера»129.

Рабочий день на фабриках и заводах продолжался по 14— 16 часов. Сама продолжительность рабочего дня практически не вызывала нареканий и протестов со стороны бывших крестьян130, которые привыкли к такому длинному рабочему дню, однако новые условия жизни (отрыв от родственников и привычной среды сельского обитания, необходимость точно являться на работу, деперсонализация производственных отношений) вносили свой весомый вклад в «нервозность» общей ситуации.

Японцы гордились своими железными дорогами и флотом, но благодаря развитию транспортных средств распространение инфекционных болезней происходило теперь с невиданной доселе быстротой. Тиф, холера, дизентерия, дифтерит, оспа, корь косили людей тысячами. Отсутствие водопроводов и канализации, повсеместное употребление фекалий в качестве удобрения усугубляли ситуацию. Желудочно-кишечные инфекции были нормой и бичом этого времени. Особенно свирепствовали холера и дизентерия. В некоторые годы (1877—1879, 1887—1888) число умерших заметно превышало 100 тысяч человек.

Токугавская Япония, естественно, не обладала общенациональной системой здравоохранения, которую пришлось создавать во второй половине XIX в. Точно так же, как и изменение гигиенических навыков (например, введение в обиход мыла, производство которого началось в Японии в 1873 г.), это требовало времени. В таких условиях дезинфекция жилищ, сожжение вещей, принадлежащих больным, карантин и изоляция больных (холерные бараки) оставались основным средством борьбы с распространением эпидемий. Данные меры осуществлялись прежде всего полицейскими, которые одновременно имели дело с недовольством и протестными настроениями (вплоть до насилия), обусловленными стремительными реформами, которые, как часто считалось «в народе», имеют отношение и к распространению болезней. Эти люди были недалеки от истины. Просто они говорили о небесном наказании, а врачи и гигиенисты предпочитали объяснять причины эпидемий социальными факторами.

Правительство достаточно активно занималось созданием сети здравоохранения. Уже к 1877 г. практически во всех префектурах имелись общественные больницы (там пользовали по преимуществу влиятельных людей), при которых обычно существовали и медицинские училища (там обучали исключительно европейской медицине). Открывались медицинские институты и факультеты, в организации деятельности которых ведущая роль принадлежала немецким специалистам. Количество частных клиник тоже стремительно росло. Если в 1874 г. их насчитывалось 52, то всего через восемь лет — уже 626 (обычно это были крошечные лечебницы). В 1874 г. на-

лечения (массаж, иглоукалывание, прижигания моксой, горячие источники, фармацевтические препараты китайской медицины) продолжали играть существенную роль, хотя люди «передовые» стали относиться к ним со скепсисом. Как и в других областях, введение нового не обязательно уничтожало в Японии старое. Так произошло в древности с языком — огромное количество заимствований из китайского не вытеснило японские слова с тем же значением, так что и современный японский язык отличается исключительным синонимическим богатством. Так произошло и с одеждой — европейский костюм соседствовал с японским. Магические средства лечения и посещение храмов с вознесением молитв о выздоровлении тоже продолжали иметь широкое распространение. Официальная лекарская деятельность бродячих монахов-яма-буси была запрещена, но она выжила в превращенной форме: они основывали новые религиозные школы весьма эклектического свойства (в пантеон могли одновременно входить и Платон, и Аматэрасу, и Христос), внутри которых они продолжали врачевать с помощью гаданий, заклинаний и новоизобретенных пилюль. Еще в 20-х годах XX в. наряду с рекламой патентованных средств можно было встретить и такую: «Черные шарики от всех болезней!» То здесь, то там объявлялись ясновидящие, гипнотизеры и мессмеристы.

Заболевания туберкулезом фиксируются еще в токугавской Японии, но теперь этот недуг получает поистине широчайшее распространение. С появлением промышленных предприятий в города устремляются юные обитатели сельской местности. Их доходы были крайне невелики, проживали они по преимуществу в переполненных бараках, рабочий день длился нескончаемо долго. Скученность, антисанитария и неполноценное питание решительно способствовали распространению туберкулеза. Состав рабочих отличался огромной текучестью; возвращаясь в деревню, они заражали своих односельчан. Количество отбраковываемых в армии из-за туберкулеза новобранцев также стремительно увеличивалось (7,7 на 10 тысяч человек в 1887 г. и 41,4 в 1900 г.).

В то время нигде в мире лечить туберкулез еще не умели. Эффективным противоядием считалось усиленное питание с достаточным содержанием животного белка и активные физические упражнения. Таким образом, пропаганда «здорового» образа жизни имела крайне важное значение для жизни каждого японца, но мясная диета в условиях тогдашней Японии обеспечена быть не могла.

И холера, и туберкулез — болезни, хорошо знакомые и на Западе. Однако эпоха Мэйдзи обострила и специфически японские заболевания. Главным из них было бери-бери (элементарный полиневрит, яп. каккэ), которое может приводить к летальному исходу. Прогресс, достигнутый в японском сельском хозяйстве, привел к тому, что намного больше японцев стали употреблять «белый» (обрушенный) рис, который издавна считался престижной пищей. Японцы гордились тем, что они, в отличие от жителей соседних стран, потребляют «белого риса» намного больше, что расценивалось ими как плод (злак?) прогресса. Однако одновременно это привело к острому недостатку в рационе витамина В1 (тиамин), который содержится в рисовой шелухе. Одним из традиционных названий этой болезни было словосочетание «Эдо ямаи» (болезнь Эдо),