— Какой я те холоп? — рявкнул уже я ей в лицо и оскалился, а после без затей ударил сверху по руке.

— Ай, — тут же донеслось от Марии. Причем в ее вскрике была не столько боль, сколько удивление.

Я же глянул за ее спину, из калитки на нас смотрело чуть ли не десяток монахинь вместе с инокиней.

«Мда уж, слишком много внимания для этой встречи», — промелькнуло у меня в мыслях.

Шаг вперед к отступившей от меня «тетушке», и я зашептал ей на ухо:

— Тише, Мария Володимировна, тише. Глаз много, и так, поди, в Москву отпишут о том. Не след нам внимание привлекать, — закончив шептать, я и отступил от Марии.

Бухнулся на колени, распростер руки и громко заговорил, пытаясь изобразить плаксивый и просящий голос.

Не знаю, удастся ли кого обмануть, но уж запутать хотелось.

— Мария Владимировна, али Марфа, как вас величать правильно, я уж и не знаю. Простите дурака! Платок сей моя матушка сделала, а может, и от бабки ей достался. Очень она просила вам его передать. Да поговорить, о судьбе своей рассказать, дабы вы помолились господу о душе ее да душе батюшки моего.

Мария ожгла меня недовольным и злым взглядом и, оглянувшись, заприметила сначала моих людей, а после и монахинь, что жадно рассматривали происходящее.

— Марфой меня нынче величать стоит, — сказала, как выплюнула, моя тетушка. — Подымайся, отрок, да пойдем на речку пройдемся, расскажешь все о матушке своей и батюшке. — А после, хмыкнув, добавила: — И о судьбинушке своей горькой. — Не дожидаясь меня, развернулась и пошла в сторону виднеющейся речки в трехстах метрах от нас.

Я тут же вскочил с коленей и махнул рукой своим послужильцам, дабы они не смели следовать за нами, да и глазами на монахинь показал, чтобы и им помешали если удумают пойти, и направился следом за «тетушкой», которая успела уже уйти на десять шагов вперёд.

Догонять ее я не спешил, а шарил руками по внутренним карманам, доставая оттуда крестик и печать, которые тут же напялил на себя, а после и грамотку духовную своего деда.

Марию Володимировну я догнал у самого бережка, она, склонив голову набок, смотрела в воду.

— Вот теперь и поговорить можно, — встал я рядом и поднес кольцо с печаткой к лицу.

Повернувшись ко мне, «тетушка» хотела сказать что-то резкое, но потом ее взгляд прикипел к крестику и печатке, и она запнулась.

Долгих десять секунд она их разглядывала, а после ее лицо скривилось в ненависти.

— Ты почто посмел надеть? Самолично запорю, — зашипела она, как кошка, готовая на меня скинуться.

«Мда, видать, у тетушки здесь совсем мозги закисли, а может, и с рождения она такая. Ну ведь узнала вещи. И даже подумала, что кто-то посмел надеть и показаться ей в таком виде. Ну не дура ли?» — промелькнуло у меня в мыслях.

— Читай, — тут же сунул я ей под нос грамоту. — Грамоте-то обучена? — иронично спросил я. — Не попорти, грамотка-то серьёзная!

Мария тут же вцепилась в грамоту, будто та могла ее спасти, и сразу начала читать, шевеля губами, а некоторые предложения даже вслух читала.

Я же тем временем разглядывал «тетушку», на вид ей было явно больше сорока, большие и яркие глаза, прямой нос и небольшие точеный скулы, из-под шапки выбился локон курчавых темных волос. Все ее движения были плавны и женственны, было в них свое очарование, несмотря на нашу встречу, она притягивала взгляд и явно выделялась в толпе, в том числе осанкой.

На ее лице было много морщин, в особенности под глазами. Лоб же в данный момент она сморщила, читая грамоту.

«Это ж во сколько ее замуж-то выдали?» — мелькнула у меня мысль.

К этому моменту Мария Володимировна дочитала до конца и с удивлением уставилась на меня, уже вглядываясь в лицо.

— Так у Васьки был сын? — пораженно произнесла она.

— Был, — кивнул я, понимая, что она имеет в виду моего деда.

— Что-то ты больно молод, — хмыкнула она, уперев руки в бока.

— Так я и не сын. Звать меня Андрей Владимирович. Я внук, — тихо ответил я.

— А Владимир? — напряженно спросила она.

— Погиб в бою с Ногаями, под Царевым прошлым летом. Он же рос как обычный служилый по отечеству, хоть и сотником был, — произнес я.

— А матерью была Софья Волынская, — задумчиво пробормотала она. — Вот Петька, вот же собачий сын, — вдруг начала она смеяться, даже истерически хохотать.

Я же с недоумением на нее смотрел, пытаясь понять, что это все значит.

Отсмеявшись, Мария скривилась и начала рассказывать:

— Мне лет десять тогда было, а может, и больше. В Новгороде при царе Иване осталась, Ефимию тогда за Магнуса сватали, а я рядом с ней. Василий же в Старицу вернулся, — медленно говорила Мария и даже прикрыла глаза, будто вспоминая.

Я внимательно слушал, пытаясь запомнить каждое слово.

— Василию же Иван вернул удел отцовский, Старицу со всеми землями. А не Дмитров, который до этого сменял у него. С Василием отправил и Волынского, чтобы тот за ним приглядывал. Дабы брат чего не учудил, все мы были тогда в печали по отцу. Да и наушничал он, а тут дочку свою на Василии оженил, — вновь улыбнулась «тетушка». — Вот же старый пес.

— Что-то эдакое и думал, — кивнул я. Мда, хитрый у меня был прадед, подсуетился вовремя. Только кто ж знал, что Василий долго не проживет, а потом, видать, понял, куда ветер дует, снова сделал финт ушами и стал мой отец Белевым.

— Ну-ка повернись. Вот так боком, — медленно произнесла Мария, и я повернулся.

— Вот когда так стоишь, на Ваську похож, — хмыкнул она. — А теперь голову наклони, нахмурься и глаза прикрой, — вновь продолжила командовать Мария, пришлось подчиниться.

— А сейчас на батюшку малость. Да, что-то в тебе явно есть, — кивнула сама себе Мария и тут шагнула ко мне, заключив в объятья, положив мою голову себе на плечо, начала поглаживать и зарыдала, тихо и почти неслышно.

— Ты бы, наверно, подружился с Машенькой и Дашенькой. Они хотели братика, — едва слышно прошептала Мария и зарыдала навзрыд.