Свадьба — одна из самых опасных ситуаций социального взаимодействия, причем не только для новобрачных, но и для их родственников, и для остальных гостей. Есть много рассказов о том, как человека испортили во время свадебного гуляния; в это время старались особенно тщательно оберегаться от колдовства. Молодые наиболее уязвимы для колдовства в силу своего лиминального положения — перехода в новый социальный статус (о ритуалах перехода подробнее см. [Тэрнер 1983; Байбурин 1993]), поэтому их тщательно оберегали от порчи: кормили и поили отдельно и только тем, что приготовлено в доме; связывали им руки полотенцем, чтобы никто не мог пройти между ними; выходили они по нужде в сопровождении свахи или дружки, в то время как оставшегося караулил другой дружка. Например:

Соб.: А вас как-то оберегали с женихом, чтобы вас не исколдовали?

Обязательно. Чтобы вот это — меж вами чтоб никто не проходил никак. Никого не пропускать. И полотенцем связывают руки!

Соб.: А были такие, кто хочет пройти?

А чё, стараются которые. Вот пойдешь на улицу, и вот которые, насмехаться-то которые любят дак… Они токо тут и…

Соб.: То есть колдуны что ли?

Ну[366].

День свадьбы, как полагали, моделирует последующую семейную жизнь, поэтому так тщательно за всем следили и придирались к мелочам. Если в молодой семье начинались конфликты, проблемы со здоровьем — вспоминали свадебные события. На Вятке пожилая женщина рассказала нам о неудачном первом замужестве своей невестки, жены сына:

Во время гуляния соседка принесла дохлую курицу со словами: «Агафья, не у тебя ли курица потерялась?» Ее быстренько вытолкали: «Зачем пришла с такой вестью?» Но все равно новобрачные жить не стали, разошлись.

Считали ли соседку колдуньей, рассказчице неизвестно:

Но, видно, с умыслом пришла, вражду принести[367].

Вторая причина особой осторожности во время свадьбы — страх перед чужими, ср., например, следующие рассуждения:

М. И. М.: Как бы считали, что есть вредный народ. Мало ли кто может… Ведь с разных деревень, родственников всех досконально не знаешь ведь, из разных деревень съезжаются, на лошадях…

Е. Н. М.: Здесь ведь начинается родство, новая родня появляется, со стороны невесты, со стороны жениха…

М. И. М.: Да, да. Кто знает их, родственников. Всех ведь не знаешь. Всё очень осторожно, с воскрёсной молитвой обязательно[368].

Подобно тому, как в небольшом сообществе открытость личности и ее тесная связанность с другими делают ее незащищенной, уязвимой для колдовства (что особенно касается «пограничных» субъектов — в возрастном, ритуальном или психосоматическом смысле), во время свадьбы сообщество в целом демонстрирует свою «открытость чужому» и потому уязвимо. Ситуация наиболее опасна для молодоженов не только потому, что это их личная инициация, но и из-за того, что каждый из них символизирует свою родню и/или деревню и, соответственно, «принимает удар» за всех.

Свадьба — это встреча с чужими и их социальное освоение, превращение в своих — свойственников. Свойство как социальная категория имеет двойственную природу. С одной стороны, свояки безопаснее чужих, с другой — они дальше, чем кровные родственники, и потому опаснее. Социальное освоение чужих в принципе не может быть завершено, поэтому и те, кто уже стал своим, сохраняют потенциальную опасность. Эта двойственность, характерная для восприятия любого пограничья, отражена и в колдовском дискурсе, в рассказах о том, как невестку портит или урочит свекровь (золовка, деверь) или, наоборот, невестка оказывается колдуньей. В этих рассказах на языке мифологии говорится о конфликтах между людьми, вынужденными тесно общаться, но при этом не ставшими настолько близкими, чтобы не замечать недостатков друг друга, прощать их или выражать свое отношение к ним без стеснения на языке открытой агрессии.

Вместе с тем данные языка свидетельствуют и об ином отношении. Например, купленным в магазине продуктам (яйцам, молоку, мясу) предпочитают свойские (купленные у тех, кто их производит в своем хозяйстве). Такие продукты считаются наиболее полезными, здоровыми и безопасными[369]. Действительно, они более свежие, но немаловажно и то, что покупатели знают продавца, что исключает возможность обмана — это не в интересах последнего.

В рассказах часто встречается противопоставление нынешнего места жительства информанта — большого села — и его родной деревни, например:

Мы жили вот в деревне, от Сепыча шесть километров, и этой пакости (колдовства. — О. X.) у нас в деревне не было[370].

Раньше, мне кажется, так ведь не было, чернокнижники, нынче очень ведь много. У нас даже вот знающие люди, вот которые как бы хорошие-то вот, они говорят, что у нас в Соколово каждый третий колдун![371]

С одной стороны, в этом мнении можно видеть идеализацию прошлого (не исключено также, что информанты плохо помнят — или мало знали — социальную среду в деревне своего детства), с другой — отчетливо прослеживается связь между сложной структурой большого села и распространенными в нем представлениями о колдовстве.

Наиболее насыщены конкретными деталями былички, описывающие пятый уровень — взаимоотношения жителей одного населенного пункта (в основном это соседи и свойственники). Именно на этом уровне происходит осмысление повседневных происшествий (пропажи молока у коровы, неурожая капусты, неудачи в делах, болезни, матримониальных проблем и т. п.). Информанты обычно с большим эмоциональным подъемом рассказывают о подобных событиях, интерпретируя их в терминах колдовства. Былички нанизываются одна на другую и многое могут сказать исследователю об отношениях в данном сообществе, о репутациях его членов, об «узловых» точках социального пространства — людях, общепризнанных колдунами. Мотивы быличек, безусловно, зависят от отношений между колдуном и жертвой: большуха (свекровь или золовка) портит невестку; родная мать (или отец), не желая испортить родную дочь или сына во время ее или его свадьбы, но будучи не в силах справиться с понуждающими ко злу бесами, погибает сам(а); соседка отнимает молоко у коровы, изводит скотину или огородные посевы, насылает порчу; сосед останавливает свадьбу, насмехается, колдун из другой деревни снимает порчу и т. д. Некоторые примеры:

Она похвалилася: «Скоро сдо´хнёшь». Я, слава Богу, все еще живу, а она уже лежит в могиле. Запилась.

Соб.: Ваша невестка колдунья была?

Да нет. Да там отец сколь-то… так, отец да баб… нет, бабушка, она с бабушкой, с дедушком жила, они вроде, говорят, знали. Ну, маленько чё-то, видимо, знали — на корову как-то напускали, у нас корова не