«А отчего,» подумалъ онъ: «она со мной церемонится, говоритъ мнѣ вы?»

— Тетенька, — сказалъ онъ вслѣдъ затѣмъ: — я о чемъ у васъ попрошу.

— Просите, пожалуйста просите!

— Мнѣ неловко, что вы мнѣ не говорите ты, точно я вамъ посторонній.

Онъ краснѣлъ, говоря это.

Софья Николаевна тоже немножко смутилась.

— Вѣдь вонъ вы какой большой! мнѣ совѣстно будетъ немножко: вы ужъ и такъ меня произвели въ генералы какіе-то.

— Полноте, тетенька, — промолвилъ Борисъ: — и вамъ, и мнѣ легче будетъ.

— Легче-то, разумѣется, легче… Только вы какой быстрый, хотите за разъ сдѣлать. А, впрочемъ, я это все сама люблю: у васъ натура славная.

И она протянула ему руку.

— Только какъ же это будетъ? Вы видите: я вѣдь какая-же тетка вамъ? Я слишкомъ юна для этого; вы мнѣ станете говорить вы, а я вамъ — ты: это опять выйдетъ генеральство.

— Да вѣдь не могу же я вамъ говорить ты, тетенька? — сказалъ смущенный Борисъ.

— А что? неприлично?… Devant les gens, какъ обыкновенно выражаются при людяхъ.

Они оба разсмѣялись.

— Ну, такъ вы вотъ что сдѣлайте: мнѣ очень не нравится этотъ титулъ тетенька, тетушка также нехорошо.

— Да, тетушка еще хуже, — прибавилъ Борисъ.

— Зовите меня какъ Маша.

— Тетя? — сказалъ Борисъ вопросительно, и въ первый разъ посмотрѣлъ на нее во всѣ глаза, а Софья Николаевна, приблизивши свое лицо къ нему, улыбнулась в отвѣтила:

— Да, тетя… это вамъ не нравится?

— Ахъ, очень, очень! — вскричалъ Борисъ и пожалъ ея руку.

— Хорошо… теперь ты…

— Ты, тетенька, — перебилъ ее Борисъ.

— Да не тетенька же, а тетя.

И они опять расхохотались.

Вошла Аннушка съ чаемъ. Они обернулись и притихли.

— Какъ же съ бабушкой-то? — спросила Софья Николаевна.

— Надо пойти проститься, — промолвилъ Борисъ.

— Надо, — повторила она. — Ужъ самолюбіе-то отложимъ въ сторону. Напьемся вотъ чаю и сойдемъ внизъ.

Они начали пить чай и очень ласково поглядывали другъ на друга.

Борисъ чувствовалъ уже полную свободу въ обращеніи съ теткой, но сердце билось неровно и краска не сходила съ лица.

Оба они были такъ молоды и хороши, что посторонній принялъ бы ихъ за жениха съ невѣстой.

XIII.

Пелагея Сергѣевна съ ранняго утра возилась въ диванной.

Фицка, то и дѣло, перебѣгала изъ чайной въ диванную, изъ диванной въ дѣвичью и наверхъ въ чуланъ, въ каморки, укладывала и доставала разныя разности изъ сундуковъ.

Бабинька приказала, чтобы лошади были готовы къ одиннадцати часамъ. Она брала съ собой, кромѣ Фицки, старуху Ульяну и дворецкаго Степана. Долго разбирала она свои бумаги, счеты и деньги, бормотала себѣ подъ носъ и часто вставала съ мѣста.

Амалія Христофоровна совсѣмъ и не показывалась на глаза Борису и ни разу не заглянула въ комнату Маши.

Она не желала выдерживать характеръ и, прежде всего, выпросила у бабиньки позволеніе отправиться съ ней въ деревню, на что Пелагея Сергѣевна охотно согласилась. Въ послѣдніе дни своего паденія, бабинька привыкла къ наперсничеству нѣмки. Наконецъ старость брала свое; Пелагея Сергѣевна боялась остаться совершенно одна.

Амалія Христофоровна укладывала свое добро и думала о томъ, что будетъ платить ей Пелагея Сергѣевна въ деревнѣ.

Фицка только-что отправила наверхъ чай, какъ побѣжала опять въ диванную.

— Фицка, — крикнула ей бабинька, отнимая голову отъ бумагъ, который она разбирала — позови Бориса Николаича.

— Слушаю-съ, — отвѣчала Фицка, и пустилась на рысяхъ наверхъ.

Пелагея Сергѣевна, при всемъ своемъ озлобленіи, начала принизить серьезный и умѣренный тонъ, говоря о внукѣ и звала его: «Борисъ Николаичъ».

Фицка вдругъ появилась въ дверяхъ Борисовой комнаты, точно выросла изъ земли, такъ что и Борисъ и Софья Николаевна невольно вздрогнули.

— Что тебѣ? — спросилъ Борисъ.

— Бабинька васъ просятъ-съ, — прошепелявила Фицка и скрылась.

Борисъ всталъ и вопросительно посмотрѣлъ на тетку.

Она тоже взглянула на него.

— Зоветъ тебя, — проговорила Софья Николаевна.

— Не понимаю я ее, тетя, — сказалъ онъ.

— Иди, это прекрасно.

— Ахъ, тетя, вы не знаете, всѣ сцены съ ней такъ тяжелы.

Онъ вспомнилъ тутъ про вчерашній разговоръ.

Софья Николаевна точно угадала его мысль.

— Ты не боишься-ли, что она опять примется бранить меня?… Ничего, вѣдь сегодня — послѣдній день. Надо же ей высказать, что накипѣло на сердцѣ.

— Да что же могло у ней накипѣть? Вѣдь это все выдумано, все одна злость! — сказалъ порывисто Борисъ.

— Злостью нельзя же все объяснять; она вѣдь тоже прожила цѣлый вѣкъ; вся натура, всѣ ея мысли и убѣжденія сложились. Мы въ шестьдесятъ-то лѣтъ, пожалуй, не лучше будемъ.

Борисъ махнулъ нетерпѣливо рукой.

— Да, да, нечего рукой махать, — продолжала Софья Николаевна. — Если у насъ не достанетъ снисхожденія, такъ, значить, въ насъ гораздо больше эгоизма, чѣмъ в бабушкѣ. Однако, ступай-ка къ ней, съ Богомъ.

Она взяла его за руку и подвела къ двери.

Борисъ, уходя, улыбнулся и сказалъ съ наивной миной:

— Разругаетъ.

— Ничего, — отвѣчала Софья Николаевна — я буду тебя ждать.

Она вышла на площадку и смотрѣла, какъ онъ сходилъ по лѣстницѣ внизъ.

Борисъ глядѣлъ все на верхъ и видѣлъ, что къ Софьѣ Николаевнѣ подбѣжала Маша.

— Уѣзжаетъ, — говорила она — и Амалія Христофоровна…

Дальше онъ уже не слыхалъ и прошелъ по корридору.

Бабинька приняла его, сидя за портфелемъ.

Борисъ первый не начиналъ говорить. Онъ остановился передъ Пелагеей Сергѣевной, въ очень скромной позѣ.

— Борисъ Николаичъ, — начала бабинька: — я черезъ два часа ѣду; ужъ больше мы, можетъ быть, и не увидимся.

— Отчего-же, бабушка? — промолвилъ Борисъ.

— Ко мнѣ въ гости не пожалуете; да не о томъ я хочу и говорить съ вами: совѣтовъ больше давать не буду… Пускай мои слова на вѣтеръ пойдутъ, это ваше дѣло, вы — большой человѣкъ теперь, помѣщикъ, хозяинъ… Такъ я должна вамъ домъ этотъ сдать, съ рукъ на руки… вѣдь я хозяйствомъ завѣдывала.

— Да зачѣмъ же счеты?…

— Какъ какіе счеты? Что же я, ваши деньги, что-ли, украду? Мнѣ слѣдовало бы опекуну вашему счеты всѣ представить да попечительницѣ; такъ ужъ увольте меня отъ этого. Вы не маленькій, вы имъ послѣ скажете, что я васъ не обсчитала.

Кислая улыбка искривила ротъ Пелагеи Сергѣевны. Она говорила съ жесткимъ спокойствіемъ, точно отчеканивая каждое слово.

Борисъ стоялъ, наклонивъ голову. Видно было, что онъ рѣшился выслушать все, что только ни будетъ говорить бабинька, спокойно, ничѣмъ не возмущаясь.

— Да-съ, Борисъ Николаичъ, — продолжала старуха — вы сами хозяинъ. Вотъ извольте взглянуть, — она указала на книги: — тутъ счеты по дому за нынѣшній годъ. Съ имѣнія деньги я получала, вы это знаете. У отца вашего не было расхожихъ денегъ. У меня осталось отъ нынѣшняго года четыре тысячи слишкомъ