– Заткнись! Заткнись! – кричу истерично и, замахнувшись, со всей силы бью любимое лицо жениха.

Глава 29

– Успокойся! – рявкает Макс, пока я истерично луплю его, брыкаюсь.

Перехватывает мои руки и, заводя их за спину, удерживает, практически вжимает в себя. Он так близко. Мой Макс. Мой жених. Тот, кто остался в машинном отсеке. Тот, кто отдал за меня жизнь. А я… Я позволила себе жить дальше. Позволила увлечься другим.

Смотрю на него — и воздуха не хватает. Стекло хрустит под нашими ногами, как и моё сердце, бьющееся об рёбра. Вдребезги. В крошево. Думала, хуже уже не будет? Ошибалась. Он что-то говорит. Не слышу. Просто смотрю, как двигаются губы.

– Лана! – рявкает, встряхивая. – Дыши, чёрт! Сделай вдох.

Задыхаюсь. Не могу, горло свело спазмом. Могу только открывать и закрывать рот. Меня колотит и слёзы ручьём капают с подбородка. А я не могу дышать. Макс ослабляет хватку, выпускает мои руки и, схватив за голову, накрывает рот. Нет. Не целует. Просто передаёт воздух. Тёплый. Целебный. Желанный.

– Дыши, прошу тебя, – шепчет, повторяя манипуляции.

И я делаю несчастный вдох. С хрипом, с надрывом. Делаю. Грубо зарываюсь в короткий ёжик и целую. Кусаю его губы. Макс отвечает, перемещает руки на шею, гладит нежную кожу. Это его руки. Его губы. Его дыхание. Его поцелуй.

Он прерывает поцелуй, стирает с щек слёзы. Смотрит так пронзительно. Душу в клочья разрывает своими тёмно-карими, почти чёрными глазами. Глазами Макса!

– Зачем ты вернул свою внешность? – с трудом выталкиваю каждое слово, держу его за щёки. Не даю отвернуться. Не даю отойти. Не могу насмотреться. Не могу надышаться им. – Вспомнил?

– Нет. Но мне это нужно было. Всё это время я был безликим. Никем для себя. Дроидом с мышечной памятью и заложенной информацией. Но ты показала мне и… – Макс замолкает, подбирает слова и больше не обнимает. Но и не отстраняется, позволяя мне держать его. – Лан, прости. Хочешь, верну всё обратно.

Дрожащими пальцами касаюсь его расцарапанной щеки, стираю капли крови, выступившие из ран. Глажу тёмные дугообразные брови, впалые щёки с еле заметной порослью. Макс раньше носил бороду. Уверена, через пару недель тоже не станет изменять себе и отрастит густую мочалку. Мне нравилась его борода. Мне в нём всё нравилось.

– Нет. Это ты, Макс. Теперь ты не никто. Не безликий дроид. Ты человек или получеловек. И ты имеешь право знать, кто ты, – не верю, что говорю это.

Отступаю, отворачиваюсь. Цепляюсь за столешницу с силой, обламывая ногти до крови. Плевать. Плевать на физическую боль. На ватных ногах отхожу подальше от… Макса.

Медленно дохожу до окна, распахиваю настежь створки и, согнувшись через перила, дышу. Жадно глотаю воздух. Жмурюсь. И вздрагиваю от прикосновения к спине. Он трогает меня. Касается. Гладит. А мне хочется выцарапать ему лицо. Лицо моего жениха. Макса. Моего Макса.

– Моя жизнь началась около десяти дней назад с пробуждения в медкапсуле. Около десяти дней назад я проснулся в кромешной темноте и пустоте. Не было ничего. Ни воспоминаний, ни эмоций. Знания приходили постепенно, урывками, фрагментами. Названия оборудования, техники, как пользоваться ими. Чем больше улавливало зрение, тем больше поступало информации. Просто обводил взглядом комнату, и в пустом сознании всплывали знания. Также было и с Регором. Подошел к соседней капсуле. Взглянул на него и узнал. Не всё. Только то, что мы были вместе. Только то, что он коммодор межгалактического флота. Никакой личной информации, – начинает свою исповедь Макс.

Закусываю губу, просто слушаю. Смотрю в окно. Так легче. И для меня, и для него.

– А потом зашла незнакомка. Красивая. Голубоглазая. С очаровательной белозубой улыбкой. Я ждал, что вот сейчас память подкинет мне информацию и о ней. Но нет. Пустота. А девушка была рада меня видеть. Воодушевленно пересекла комнату и замерла возле меня.

Макс замолкает ненадолго. Тянет за плечо, заставляя обернуться. Поддаюсь. Поворачиваюсь, сталкиваясь с ним взглядом. Он гладит по щеке и смотрит очень грустно. Жалостливо.

– Горечь — первая эмоция, которую я ощутил с минуты пробуждения. Она буквально ощущалась на кончике языка. Тягучая, сжимающая горло и грудную клетку в тиски. И эта горечь была не моя.

Опускаю взгляд. Будто возвращаюсь к тому дню. Он ведь прав. Моя радость сменилась горечью.

– И каждый раз, когда ты касалась меня, смотрела или спрашивала, горечь топила меня, утягивала в состояние беспомощности. Неловкости, растерянности и смятения. Твоя боль была столь отчётлива и удушающая, что я стремился избавиться от тебя побыстрее. Эгоистично, но необходимо. Ведь я не помню, кто я. Кем был? О чем мечтал? Даже тело не мое. Чужое. Я словно заперт в этой оболочке. А вся моя память спрятана по коробкам. Только открыть не могу. С самого первого вдоха я хотел вернуть свою личность. Не хотел жить в чужом теле. Просто знал: оно не мое. Это не я. И искал способы вернуть, отыскать, найти себя.

– Прости, – шепчу очень тихо. Макс мотает головой.

– Вчера, рассматривая земную жизнь, единственное, что всплыло и на что отреагировал, — собственная внешность. Вот он, я. Бородатый брюнет не очень высокого роста. Это я. Макс Танов. К остальным кадрам ничего не испытывал. Никаких всплесков, хотя ты старалась очень. Показывала родителей, друзей, коллег. Дни рождения. Вручение награды. Проекты и работу. Просто кадры из жизни. Я не обрывал тебя, ждал, когда же ты покажешь себя. Наш быт, наше знакомство. Хоть что-то, любую мелочь, связанную только с нами. Хотя и понимал: вряд ли вспомню. Ведь даже к родителям ничего не испытал. Просто люди. Просто кадры, – продолжает он. А я убеждаюсь в своей правоте. Для него это лишь просто фильм. – А сегодня утром… Я даже в зеркало не смотрел. Проснулся и просто ощутил себя собой. Ощутил себя живым, Лана! Впервые за всю свою десятидневную жизнь я вдохнул полную грудь воздуха. Перестал метаться, словно зверь в клетке, расслабился.