— «Подробности жизни Никиты Воронцова»? — криво усмехнулся я.

— Да! Ее опубликовали в «Знание — сила». Кажется, в восемьдесят пятом. Третий паззлик… М-м… — девушка неопределенно покрутила изящной кистью. — У тебя в речи иногда проскальзывали словечки, которые не бытуют в настоящем. Ты как-то одного отморозка назвал «ксеноморфом», а в восемьдесят шестом я смотрела «Чужого».

— Раскрыт, — притворно вздохнул я. — Наконец-то…

— Ты… из будущего? — шепнула Наташа, замирая.

— Из две тыщи восемнадцатого, — у меня начало портиться настроение. — Только не расспрашивай! Ладно? Не хочу вспоминать. В две тысячи семнадцатом никто не отмечал столетнюю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции… И помнить не хочу!

— Понимаю… — тихо выдохнула Ивернева, и сжала мой локоть, заворачивая к подъезду высотки. — Нам сюда!

— А насчет бедуинов — это что? — сменил я тему, войдя в гулкую кабину лифта.

— О, это давнее увлечение! — оживилась Наташа, нажимая кнопку. — «Молодильное зелье»! Я долго искала его утраченную основу, пыталась выйти на самые древние библейские тексты. Весь Израиль исколесила, а по Синаю меня водили бедуины… Знаешь, что самое интересное? Я нашла то, что искала, но вовсе не в ветхозаветной пустыне, а в Колумбийском университете! Я там случайно пересеклась с одним стареньким рабби, его зовут Рехавам Алон. Алону очень польстило, что девушка, не имеющая никакого отношения к евреям, интересуется иудейскими древностями. А стоило ему узнать, что я работала с тобой, как он выбил мне допуск в лаборатории, где изучали кумранские свитки. Иначе я бы в жизни туда не попала…

Лифт замер, и погромыхивавшие дверцы разъехались.

— Непередаваемое ощущение! — всплеснула девушка, проводя меня к себе. — Когда из запечатанного древнего кувшина достают древний текст, выбитый на медном листе и свернутый в трубочку за пятьсот лет до нашей эры… Он до того хрупкий, что прикоснуться страшно — рассыплется! Я тогда так вдохновилась… За месяц наваяла софт, чтобы послойно развертывать рентгеновскую нарезку медных «рулек»!

— Молодчинка какая! — подивился я. — Нет, правда!

Наташка залучилась, быстренько расстегивая пуговицы.

— Сейчас включу… — пропыхтела она, пылая румянцем на скулах.

Я принял ее пальто, и повесил на крючок. Рядом устроилась моя куртка.

— Иди сюда! — позвала Наташа из комнаты. — Покажу…

Чуть слышно загудел системник.

— А тапки где?

— Здесь! — рассмеялась девушка. — Они все здесь, под столом! Сползлись…

Я прошел в тесную спальню, где, кроме по-солдатски застеленной кровати и шкафа, наличествовал стол, который позже назовут компьютерным.

— Это уже не «Коминтерн-7», — проговаривала Ивернева, чьи пальцы порхали над клавиатурой. — Тут стоит прототип «Байкала»… Вот, смотри! Я назвала программу «Исидис»… «Исидой». Она по рисункам или фото создает трехмерные реалистичные модели людей, животных, да чего угодно… Может дорисовывать части тела или, там, предметы, не попавшие в кадр на снимке, изменять одежду или вовсе удалять ее…

Я смотрел, и обалдевал. Наташка, вот так вот, запросто, опередила время лет на двадцать! Никто в мире даже близко не подошел к тому, что творилось на экране ее монитора.

— Ну, вот… — раздельно выговаривала девушка. — Откроем фотку из этой… Нет, лучше из этой папки — тут сканы Инны Видовой… Дворской, то есть. Замажем одежду «ластиком», и… — она нажала на «Create».

А я, хоть и про себя, но охнул — на меня смотрела Инна Гарина, нагая и прекрасная. Слегка изогнув бедро, она стояла, заложив руки за голову — яркие губы кривились в недоброй усмешке.

— Златовласка, — вырвалось у меня, — ты истинная ведьма!

Наташа радостно засмеялась.

— Ну, что? Похоже на то, что будет в две тыщи восемнадцатом?

— Честно?

— Честно… — заробела девушка.

— До таких чудес тогда еще не додумались!

— Правда⁈

Глаза напротив брызнули небесно-голубым светом. Наташа пыталась унять счастливую улыбку, но у нее плохо получалось.

— Пошли! — воскликнула она. — Напою тебя кофием!

— По-бедуински! — напомнил я.

— Ага!

Девичий смех разнесся по квартире, а следом поплыл знойный запах духов — реально потянуло горячим ветром пустыни и сладковато-тягучими восточными благовониями.

Кухонный интерьер умилял своей типичностью — маленький пузатый холодильничек в углу, столик, стулья, буфет да настенные шкафчики. Зато дух стоял весьма экзотический — пучки неведомых трав сохли под заботливо наброшенными марлевками.

— «Ведьминские штучки»? — ухмыльнулся я.

— Ага! — жизнерадостно согласилась Наташа. — Всё хочу купить в букинистическом словарь Даля на букву «П» — старый, еще с «ятями». Главное, он огромный и тяжелый, как талмуд. Положу на холодильник — будет изображать инкунабулу с заклинаниями!

Я расплылся в улыбке — девушка и без того колдовала и ворожила, бормоча про себя:

— Четыре ложки арабики, не сильно прожаренной — зерна должны быть темно-оливковые, а не бурые… Одна ложка робусты темно-бордовой прожарки — это обязательно, иначе горчить будет… И шесть капель моего зелья… Нет, лучше прямо в джезву.

— Так ты нашла, что искала? — нетерпеливо вопросил я.

— Да! Да! — резво обернулась Наташа, из-за чего груди колыхнулись под блузкой. — Текст Исхода, который был мне нужен, нашелся среди пергаментных свитков времен… Ну, их писали еще до походов Александра Македонского!

— О, как… И что там было? — съехидничал я, чувствуя, что давняя сладкая боль не отпускает меня, становясь всё менее и менее контролируемой. — Указание, где зарыт Ковчег Завета?

Наташины глаза из лавандовых сделались густо-синими, и снова посветлели.

— Прикалываешься? — сощурилась девушка, и насмешливо фыркнула: — Нет, всего лишь заначка с сокровищами царя Соломона! — она помолчала, медленно перемешивая зерна. — Там нашлось самое старое из известных изложений книги Экклезиаста, причем сильно отличное от канонического текста. По мне, так гораздо большая ценность, чем деревянный ящик с двумя каменюками, надписи на которых остались неизменны последние пять тысяч лет!

— Надеюсь, — неловко улыбнулся я, — этим суждением ты с рабби Рехавамом не поделилась?

— А вот и поделилась! — парировала златовласка. — И он, представь себе, со мною согласился! Что апокриф, а что нет, решали не бог и не пророки, а рядовые служители культа, простые смертные. Так что святые тексты не догма, а руководство к действию!

— Что, так и сказал? — ухмыльнулся я. — Молодец, старикан!

Хихикнув, Наташа достала флакончик с золотисто-зеленой, слегка маслянистой жидкостью.

— Само по себе зелье, даже по моему рецепту, никого не молодит, хотя пахнет приятно, — аккуратно свинтив крышечку изящного сосуда, она слегка мазнула запястье содержимым, и поднесла тыльную сторону ладони к моему лицу.

Я вдохнул реально приятный аромат, ненавязчивый и как бы древний, одновременно сочетавший сладкие, пряные и терпкие нотки.

— Чтобы ощутить силу эликсира, его нужно заряжать пару раз в сутки, вот так, — девушка зажала изящный флакон между ладоней. Через несколько секунд жидкость вскипела жемчужными пузырьками. — Его можно добавлять в кофе или чай по каплям, а можно намазать ладони, и приложить к телу… целителя. Это вызовет выброс энергии, причем на порядок сильней, чем заряженная вода.

Не глядя на меня, Наташа засыпала зерносмесь в бункерок хромированного комбайна «Страуме», и ткнула пальцем круглую стальную кнопку, подсвеченную зеленым. «Страуме» весело захрюкала, пережевывая керамическими челюстями кофейные зерна — и ссыпая пахучий порошок в медную джезву, потемневшую от частых заварок.

— Слушай, Миша… — между девичьих бровок залегла складочка. — В Нью-Йорке, перед самым моим отлетом в Москву, на меня вышла одна женщина-израильтянка, вроде как адвокат. Представилась Сесилией. Сказала, мол, я по поручению… и предложила хоть завтра гражданство и… — она передразнила манерную адвокатессу: —…«Работу в государственной структуре, интересную для вас, с хорошей зарплатой и перспективой роста!»

— Сесилия, говоришь? — я внимательно посмотрел на Иверневу. — А фамилию она называла?

— Да вроде нет, — пожала плечами златовласка, качнув грудями, — но визитку с телефоном и электронкой дала. Да, и она очень похожа на эту немецкую теннисистку… Штеффи Граф! Прямо, как Маша на Свету!

— Ах, вон оно что… — затянул я, и щелкнул пальцами. — Сесилию зовут Ципора Ливни, она офицер Моссада и будущий министр иностранных дел. В отличие от меня, дурака, рабби Рехавам не только взор услаждал твоими неповторимыми «вайтлс», но сделал выводы и доложил, кому надо. И что ты этой «Сесилии» ответила?

— Ну-у, поблагодарила, сказала, что ценю их доверие, но приняла твердое решение вернуться в Москву. А эта Ципора ответила, что они, разумеется, уважают мое