Тильда посмотрела на него растерянно и выдохнула:

– Это же… очень дорого! У нас и так денег в обрез…

Но не удержалась – провела рукой по чуть потертому переплету, который выдавал вещь пусть и бывшую в употреблении, но недешевую. На обложке – идиллическая сценка из сельской жизни: пастух отдыхает у озера, а по холмам рассыпаны овцы – как тоска мастера, который делал этот переплет, о мире без горестей и печалей.

Первые листы оказались исписаны мелким убористым почерком.

– Она уже немного… хм, – Саадар заговорил смущенно. – Досталась мне чуть ли не задаром. Может, умер кто, и слуги покрали да распродали добро? Как знать.

Тильда уловила в его голосе горькое сожаление. Как будто он досадовал на то, что на дорогие подарки ему не хватает – и вряд ли когда-нибудь хватит денег.

Но ведь это так неважно!..

– Спасибо.

Почему так сложно найти нужные, верные, правильные слова? У поэтов древности это получалось – одним словом выразить все.

Но она не поэт. И кажется, впервые пожалела об этом! Ведь Саадар так хорошо понимает силу слова – не то что она. Он умеет убеждать.

А для нее слова – шелуха, глупость, ведь важного словами не скажешь. Только делами.

Но ей так хотелось отблагодарить Саадара!..

Она не поэт – но художник. Тот самый, что когда-то в юности сбегал из дома, чтобы рисовать Ларт, крепость, холмы и море, и акацию, взломавшую корнями каменные плиты полуразрушенного внутреннего дворика, и солнечные горячие полосы, что ложатся на дорогу, и виноградники, и медленно бредущих по дороге быков…

Кажется, она так давно не рисовала в удовольствие, для себя! Может, несколько лет.

– Не двигайся и смотри в одну точку.

Саадар взглянул на нее сконфуженно, но с любопытством. Коротко кивнул и встал так, как она попросила.

Кажется, сегодня ее рукой водил Созидающий, и портрет получался легко, как легко выходили у нее рисунки зданий. Ни одной неверной линии, для которой понадобился бы хлебный мякиш. Впрочем, мякиша у нее все равно не было.

– Это… я, что ли?.. – растерянно спросил Саадар, когда она показала ему рисунок. Непривычно лохматый, с отросшей бородой, но глаза – те же, веселые и лукавые, и улыбка, на которую невозможно не улыбнуться в ответ. Саадар взял в руки вырванный из книжицы лист так, будто он сейчас рассыплется или исчезнет.

– Да. Ты… – Она вдруг смутилась, хотя говорила о вещах, казалось бы, обыкновенных. – У тебя лицо такое… Оно хорошо выходит.

Саадар удивленно моргнул.

– Так я же некрасивый! – выпалил он.

– Это не важно. Когда-то я считала, что красиво только правильное… А теперь… Знаешь, во дворце Сената есть галерея, и в ней стоят скульптуры… Бюсты – голова и плечи – разных людей – принцев, поэтов, героев. Однажды мы с мастером Тиамом шли там, рассматривали эти скульптуры, и все они тогда восхищали меня! Правильные, идеально гармоничные черты. Застывшие в бронзе чувства. И все они были похожи на людей эпохи Ушедших. Тогда мастер Тиам сказал, что они все неживые, и только одна – настоящая. И подвел меня к бюсту мужчины, какого-то древнего полководца, чье имя я не смогла прочесть, хотя знаю древние языки.

Она замолчала.

– И что же?

– И тот мужчина был похож на тебя. Без шрамов, конечно. Я тогда посмеялась над выбором мастера Тиама: лицо – квадрат квадратом! Ни красоты, ни изящества. А теперь понимаю, что… Оно действительно было самым настоящим среди всех этих идеальных героев.

Тильда вдруг испугалась, что Саадар не поймет ее. Он выглядел растерянным и смущенным, как школяр, пришедший на лекцию для магистров и не понимающий ни слова. Покраснел до ушей.

Неловкая пауза гремела в ушах.

– Я… наверное, плохо объясняю?

– Вовсе нет! Это я старый дурак! Вишь, грамоте не обучен, книжек вумных не читал никогда. Так, поднабрался знаний где придется.

– А ты хотел бы… научиться?

– Хотел бы? Еще бы не хотел! – Лицо Саадара просветлело.

– Надеюсь, грамматика дастся тебе лучше, чем Арону, – улыбнулась Тильда.

Остаток дня они сидели на палубе, и Тильда на Ароновой грифельной доске чертила одну за другой буквы и слоги.

– Аэ, ннэ, ра, ша…

Саадар старательно повторял названия букв, всматривался в картинки, которые Тильда рисовала для примеров. Вот бы ей настоящий букварь, как у Арона, когда он был маленьким!.. Непросто запомнить сорок одну букву алфавита. Но Саадар запоминал удивительно легко и уже к вечеру мог читать свое имя и с десяток слов по слогам. Но вот написать буквы он не смог – выходили кривоватые загогулины. Но не злился, не досадовал: только смеялся над тем, что руки не привыкли к такому. Очень старался.

– Это ничего! – попыталась приободрить его Тильда, когда стали сгущаться быстрые северные сумерки, а на носу и на корме засветили фонари, мерцающие дрожащими огоньками. – Может, учеба мне и давалась легко, зато представь – когда я в первый раз пришла на эту площадь, которую только-только расчистили от завалов, делать разметку, мало того что зацепилась подолом за какую-то щепку и юбку разорвала, так еще и рабочие на меня смотрели, как на богатенькую дочку ниархов, решившую поиграть в домики из песка. Думаешь, помогли? – Тильда протянула ему ладонь. – Смотри: вот этот шрам я получила в первый же день. Напоролась рукой на гвоздь. Потом я всему научилась: и с рабочими разговаривать, и с министрами, и со священниками, а еще – лазить по лесам, из дерева резать, в материалах разбираться и в бумажках, сил мне тогда хватало! Пока по лесам не допрыгалась – сорвалась, ногу сломала. Всякое бывало. Однажды прихожу на стройку, как обычно, делаем с мастером Айвори обход, я смотрю – какие-то коротенькие стены выступают прямо из западного фасада. Смотрю и понять не могу – откуда! Ведь на чертежах ничего не было. Спрашиваю Айвори – он пожимает плечами. Спрашиваю мастера Кето – он тогда был вместо мастера Руфуса. А Кето и говорит: «Госпожа, дык там это… стенки-то были на картинке». Это он решил, что линии для размеров – стены! Я так испугалась – думала, меня за такое с должности снимут! Стояла и не знала, что сказать.

Саадар расхохотался.

– А я-то думал, все у тебя по плану да по разумению.

– По плану у меня только неприятности, – рассмеялась Тильда.

– У меня, наверное, тоже, – поддержал ее Саадар. – Только приноровишься к своей судьбе, а она как извернется!..

– …и приходится тащиться неведомо куда с государственной преступницей и ее сыном – колдуном-недоучкой?

Саадар пожал плечами. Стал складывать подаренный портрет пополам, аккуратно сгибая лист, и Тильда заметила вдруг, что пальцы у него странно дрожат.

– Ты знаешь… – начал он задумчиво. Посмотрел на Тильду, улыбнулся: – Все сложится у вас с сыном. И дом, и…

Но закончить не успел: откуда ни возьмись рядом появился Арон.

– А вы тут чего делаете?.. – Глаза у сына горели зеленым, как у кошки, и вид – точь-в-точь хитрый рыжий кот.

– Разговариваем.

– А я морские узлы завязывать научился!.. – Арон показал Тильде хитро сплетенную веревку.

Впервые она видела сына таким увлеченным. Он рассказывал ей о пушках, морских узлах, штормах, о том, как плавать при встречном ветре, и какие земли ждут их впереди. И в его упорстве, жадной любознательности Тильда неожиданно узнала себя.

– Посидишь с нами? – улыбнулась она. – У нас осталось карамельное яблоко.

И они сидели втроем, слушали истории Саадара, а внутри все еще дрожал, искрился горячий и яркий кусочек солнца.

21

– Это грот-мачта, – объяснял Арону юнга Ник, показывая на толстенное основание мачты позади себя. – Ее всегда ставят посреди судна. А это фок. И вон там – бизань.

Арон задрал голову, рассматривая скрещения рей и мачт с синевой, сплетение вантов и тросов, и паруса, надутые и огромные. Там был совсем другой мир!..

– И тебе не страшно туда лазить?

– Да ни капли. Я высоты вообще не боюсь! – хвастливо заявил Ник.

– Да-а, здорово, – без восторга согласился Арон. Зависть голодно ворочалась внутри, щелкала пастью, вечно желающей одного – жрать.

Они сидели за клетками, в которых держали свиней и птицу, подальше от глаз помощника боцмана. Ветер гудел в снастях, а в чисто вымытой дождем синеве плыли маленькие круглые облака, похожие на сладкие рисовые булочки.

Ник был старше Арона на два года и два года же ходил в юнгах. Насчет своего возраста Арон приврал, иначе стал бы юнга разговаривать с мелким! А подружились они еще в первый день. Правда, сначала все-таки подрались.

«Синяя чайка» казалась Арону просто огромной в порту Гритта: шутка ли – триста человек команды! – и слишком маленькой и тесной пятидневье спустя. Он излазил все, до чего мог добраться: от бушприта до кормы, от верхней палубы до трюмов с грузом, сунулся на камбуз и попытался влезть в «гнездо» впередсмотрящего. Иногда ему удавалось затаиться, но чаще всего его ловили и выдворяли обратно в темную сырую каюту, где жили все переселенцы.

За пятидневье он узнал о «Чайке» почти все. Построили в сто девяностом году от основания Республики, на борту тридцать две пушки. Особенно Арона заинтересовали пушки, но вот беда – на оружейную палубу его не пустили, а когда он попытался ночью туда пролезь, получил здоровенную затрещину и обещание провести остаток недолгой жизни на ближайшем необитаемом острове.

А в каюте