Шрифт:
Закладка:
Но на завтрак и ужин у них были лишь сухие галеты, морковь и каша, иногда с кусочком вяленой рыбы. Не то чтобы Арону хотелось сладостей…
Арон задумался, глядя на облака-булки. И пропустил сказанное Ником, услышал только:
– Вот было бы здорово сожрать одну, а? – Ник кивнул на клетку с курами.
– Суп сварить?
– Ага, такой, что пальчики оближешь!
Они посмотрели значительно друг на друга и засмеялись.
– Вот как так – ты колдун, а еды наколдовать себе не можешь?
– Так не бывает – наколдовать, – развел руками Арон. Потом вспомнил кое-что из маминых уроков: – Чтобы что-то создать, нужен материал. А магия – это… ну как свет. Поджарить курицу я смогу, но… вот щелкнуть пальцами, – Арон щелкнул пальцами – ничего не произошло, – чтобы тебе настоящая курица жареная из воздуха появилась… не, такого не получится. Только иллюзия. И может, она будет на вкус ничего, но ей не наешься. А думаешь что, я бы не хотел?..
Под ложечкой мучительно засосало от голода.
– А если со стола капитана украсть? – расхохотался Ник. – Представь его физиономию – только он нож в курицу воткнуть собирается, как ррраз! А курица наша!
Вдруг Ник сделался серьезным.
– А ты сможешь так сделать… Чтобы все спали, а мы забрались в каюту капитана?..
Мучительное посасывание в желудке от голода превратилось в предвкушение интересного приключения.
Наверное, за такое его не просто высадят на необитаемом острове, а сразу отправят гулять по рее. Но мысль о сокровищах была такой соблазнительной и сладкой, что Арон решил о рее не думать. А капитан, к тому же, всегда ходил надутый, как индюк, в своем бархатном сюртуке, больше похожем на халат, и в широченных штанах. Арону это не нравилось. И он представил себя пиратом с острова Удачный, где самая настоящая жизнь: приключения, золото, драки и бои!
– Ночью? – шепотом спросил Арон.
– Ночью. Когда две склянки пробьют.
Только они сговорились, как над ними навис помощник боцмана.
– Работы нет?! – заорал он с ходу на Ника. – Че ты тут растопырился? Хочешь воду из трюма качать? Я могу те устроить…
Арон смотрел, как вытянулся по струне Ник, и какое лицо у него вдруг сделалось – тупое и ничего не выражающее.
– А ты, скунс вонючий, хватит тут ошиваться… – моряк обернулся к Арону, но Арон уже успел отойти подальше, скорчил рыжему рожицу и умчался, сбив кого-то по пути. Вслед неслись ругательства и удары корабельного колокола. Раз, два… восемь ударов. Значит, четыре часа пополудни. Пора идти учить уроки.
Слоняться по палубе без дела не очень-то дозволялось – матросы всегда заняты и не любят, чтобы им попадались «сухопутные крысы». Это Арона злило.
Вот бы тоже попасть в юнги! Но у Ника отец моряк, и дед чуть ли не до боцмана дослужился, и живут они в городке Тье, что на языке Хардии означает «маленький порт». А ему самому повезло, что в монастырь не попал, да и то – мама точно придумает что-нибудь еще такое же скучное…
Когда он вернулся в каюту, мама как раз достала грифельную доску. Арон про себя тихо взвыл – опять математика!
Олин и Тори – соседи – только хихикнули. Хотя, вдруг подумал Арон, они просто завидуют. Их-то в жизни никто ничему такому не учил!
Но мама, кажется, не спешила задавать ему примеры. Она сложила руки на грифельной доске, и Арон ждал. Может, она придумывает особенно коварную задачку?
Мама взяла мел и… несколькими линиями нарисовала собаку. Пушистую, с хвостом-бубликом. Собака улыбалась ему.
– Попробуешь повторить?
Арон только слышал за спиной любопытное – и восторженное – пыхтение Олина и Тори. Но мелок в маминой руке вдруг показался скользким, как кусок мыла. Арон так и не взял его. Знал, что ничего не выйдет. Тем более в сравнении с маминым рисунком. Может, если бы она не смотрела так…
Неожиданно она улыбнулась:
– Когда мне было лет семь, твой дед – мой отец – часто уезжал на виноградники, или в соседние города на ярмарки, или заключать сделки с торговцами на островах. Я очень грустила. И тогда однажды отец привез мне целую стопку бумаги и карандаш. И сказал, чтобы я рисовала все, что вижу, чтобы потом рассказать ему об этом. Сначала я боялась, потом нарисовала что-то такое, – мама стерла контур собаки и изобразила кривую и непонятную загогулину. – Это была корова.
Мама вдруг дотронулась до его щеки, и Арона словно ударило искрами от магии.
– Я не заметила, как ты вырос, – у нее был странный, необычный и как будто совсем незнакомый голос. – Если я верно посчитала, в следующее пятидневье твои именины. Надеюсь, ты простишь, что у меня нет для тебя подарка?
Арон закусил губу. Вкус соли на языке и чего-то горького, как лекарство, вдруг придал ему сил.
– Учись магии. Если тебе этого так хочется. Мы плывем в Хардию, и я знаю… там обучают волшебников. Не так, как у нас.
Арон опешил. Он долго смотрел на маму и понял – ей было сложно это сказать. Решиться.
До ужаса захотелось обнять ее. И пообещать все, что угодно, что она захочет – красивые платья, бусы, рубины, сундуки с золотом, огромные виллы, как у сенаторов, собственный корабль и новый храм.
Но он сказал только:
– Можно, я тебе покажу… то, что умею?..
У него не было уверенности, что все выйдет, но он очень хотел, чтобы мама не думала, будто волшебство, его дар – это только для драк!
– Да.
Арон взял ее за руку, и что-то могущественное, древнее и великолепное вдруг обняло их мягкими крыльями, укутало и понесло. Темнота уходила – а они будто поднимались на высокую башню по ступеням, и ступени звенели и искрились под ногами, переливались, горели всеми цветами радуги.
А потом Арон увидел большой город на холме, который окутал туман. И вдруг – этот туман прорезала красная стрела… Одна, вторая… пять стрел-башен взметнулись в небо, протыкая белую пелену. А потом туман засветился изнутри, заиграл золотыми бликами, и его слоями сдуло в море.
Город со всеми дворцами, пристанями, стенами, башнями, мостами и храмами медленно превращался в смазанные пятна – красные, зеленые, белые, золотые. Потом стал исчезать, таять, но когда видение ушло и Арон открыл глаза, он замер пораженный: мама улыбнулась так красиво, нежно и светло, что дрогнуло, перевернулось внутри что-то от этой улыбки. А по всей тесной, холодной и сырой каюте рассыпались золотые блики, и люди смотрели на него молчаливо, удивленно, восхищенно.
Не испуганно.
Арону вдруг захотелось провалиться в самую глубокую морскую пучину – ну почему, почему они все так смотрят? Неужели он что-то настолько необычное сделал?..
– Спасибо.
Арон вскочил и кинулся прочь из каюты, что-то опрокинул по дороге, но возвращаться не стал. Внутри было горячо, радостно и одновременно – что-то огромное, незнакомое, неясное вставало в нем.
Он выбрался наверх, чуть не столкнулся по дороге с кем-то, отпрянул, пошел в другую сторону – и солнце слепило, не давая рассмотреть, что впереди. Палуба чуть кренилась, а мысли – разбегались, не уловить ни одной. Пахло смолой, деревом, дегтем, солью – целым миром, огромным океаном! Можно стоять и вдыхать весь этот мир.
И Арон стоял и глазел на мостик, на рулевого, пока кто-то не окликнул его недовольно:
– Эй! Арон!
В рукав вцепились Никовы пальцы.
– Чего тебе? – ворчливо ответил Арон.
– Ты это, не передумал идти?
Ник как будто почуял чего – вот зачем привязался? Арон мог бы соврать и успокоить его, но почему-то сказал:
– Передумал. Но если хочешь, можешь сам попробовать!
– Да катроп тебя дери, ты колдун или нет?! – зашептал, оглядываясь, Ник. – Без этого никак! Мы ж сговорились!..
Арон только отмахнулся. И заговорил громким шепотом:
– Иди ты!.. Сам лезь, если хочешь. Я по рее гулять не хочу. Что, не знаю, что ли, что поймают? Я что, на дурака похож?..
– На труса ты похож!
– Хочешь проверить? – Арон показал Нику кулак.
– Ну и катись к мамочке, тряпка.
Арону стоило огромных усилий ничего не ответить – а просто повернуться презрительно спиной. И медленно пойти прочь, чувствуя, как ветер надувает рубаху, словно парус.
Хотя, разумеется, мысль о том, что по его желанию из моря вылезет чудище и сожрет Ника, грела его.
22
Что путешествие не будет походить на увеселительную прогулку, было ясно сразу, но с первого же дня, когда судно вошло в полосу бурь и началась сильная качка, плавание превратилось в кошмар.
Снизу, из трюмов, поднимался волнами тяжелый удушливый смрад стоялой воды и испражнений, и тем, кто страдал от морской болезни, становилось от этого только хуже. Мало кто отваживался выбраться на исхлестанную дождем палубу, предпочитая в тесноте, духоте и темноте каюты извергать себе под ноги остатки более чем скромного завтрака или обеда.
– Два месяца, катроп его в бездну! – выругался Саадар между приступами морской болезни. Он стоял, склонившись над бортом, непривычно бледный.
Тильда могла только искренне ему посочувствовать: у нее не было трав, облегчающих этот недуг. Сама она и Арон им не страдали, чем Арон гордился, а Тильда с усмешкой думала, что такой крепкий желудок, несомненно, признак предков-пиратов.
– Кажется, я крупно влип, да? – рассмеялся
