Выпили по второй. Славинский впал в меланхолическое настроение с оттенком грусти.

— Неладно, неладно, пан Генек, — сказал он соответствующим этому настроению тоном. — Письма пропадают… Простые…

— Заказные тоже пропадают, — подтвердил пан Генек. — И бандероли. И телеграммы. И посылки. Но у меня — никогда.

— У вас никогда.

— Понабирали, пан редактор, на почту, прошу прощения, дерьма всякого или пенсионеров… Ползает такой по лестницам, адреса в голове не держит, бросит письмо не в тот ящик и конец…

— И конец! Ну, еще по одной.

Зазвонил телефон.

— Славинский… Ежи? Понимаю, что это ты… Перестань лаяться, идиот! Прекрати, слышишь? А впрочем, лайся, лайся… Еще… ну, еще… Гав, гав, гав!

Он положил трубку. Пан Генек вертелся на стуле, как бы в смущении.

— Пан редактор… Можно кое о чем вас спросить? Тут у меня такое дело…

— Слушаю, пан Генек, не стесняйтесь, — ободрил его Славинский.

— Мне полагается заменить велосипед… Уже год тому назад… Но у начальника нет лимита. На ремонт есть, а на замену — нет. А в моем велосипеде — вот, на котором езжу, — втулка на заднем колесе вышла из строя. Кручу, кручу, а он, велосипед, еле-еле тянет.

— Еле-еле, говорите? Так надо заменить!

— Уж что надо, то надо! Да на втулку в магазине чек не выписывают, только по безналичному… А бухгалтер не может по безналичному.

— Черт побери! — сказал Славинский. Ему очень хотелось помочь пану Генеку, но он знал, что чек и безналичный расчет — это все равно как небо и земля.

— Да еще светоотражатель с заднего колеса стащили, — пожаловался почтальон. — Милиция может привязаться.

— Попробуем помочь делу, — сказал Славинский. — Еще по одной? Сигарету?

— Только по одной, пан редактор. Адресаты ждут.

— Вас зовут… Генрик… Фамилия?

— Влодарчик, пан редактор. Генрик Влодарчик из двадцать второго почтового отделения. Работаю там вот уже почти двадцать лет.

Славинский огляделся, ища авторучку, но сразу не нашел, так что он придвинул машинку и тут же после слов «…следует в большей, чем до сих пор, степени идти навстречу» напечатал имя и фамилию: «Генрик Влодарчик, велосипед, втулка, светоотражатель, двадцать лет стажа».

Они выпили еще по одной, и почтальон ушел.

— Пообедаешь? — спросила жена. — А когда Марек вернется?

— Через полчаса.

— Я подожду.

В прихожей раздался звонок. Жена снова впустила пана Генека.

— Уж извините, пан редактор, но тут эти, из дорожной милиции… А я прошу прощения, рюмашку опрокинул, как бы чего не вышло…

— Нет вопроса. Ясное дело — поставьте велосипед здесь, в прихожей. Завтра заберете.

— Большое спасибо, пан редактор, большое спасибо. Вот, видите, светоотражателя нет.

— И правда нет, — подтвердил Славинский.

Почтальон поблагодарил его еще раз и ушел, теперь совсем. Славинский вернулся к письменному столу и сел, подперев кулаком подбородок.

— Может, поспишь? — спросила жена. — Ты очень устал.

— Да, да… Но тут еще одно дело…

Он снял трубку, набрал номер.

— Говорит Славинский, из редакции «Слова», — медленно и, как ему казалось, с достоинством произнес он. — Можно начальника на два слова?.. Спасибо… Эдвард? Привет, это Петр. Обнимаю, дружище… Слушай, я по поводу велосипеда… Не смейся, не смейся. Один твой подчиненный из-за этого страдает. Чувствует себя обойденным, начнет еще, чего доброго, терять письма… Простые. Даже заказные… Втулка сносилась, светоотражатель выкрутили… Генрик Влодарчик из двадцать второго почтового отделения… Не знаешь? Мой почтальон, да, да… Ну, выпил немного, но не пьян ведь… Что ты говоришь? В самом деле? Настоящее «Пльзеньское»? Ну, ясно! Ясно! Хе-хе-хе… И что еще? Ну, видишь! Не знаю, как тебя благодарить… Конечно! Жду! Привет! Он положил трубку, закурил сигарету.

— Галина! Надень какое-нибудь платье понарядней, причешись, подкрасься! Сейчас придет Эдек.

— Какой Эдек? — спросила, не скрывая удивления, жена.

— Начальник Управления связи Ходура. Ты с ним знакома, мы были раз где-то на рождество в одной компании.

Галина не могла вспомнить, кто такой Эдек.

— Он получил сегодня дюжину «Пльзеньского», не знает, с кем распить. Заодно посмотрит велосипед пана Генека, убедится, что я не шучу. Да, знаешь, что еще? Он обещает установить у нас в квартире телекс. Здорово, правда?

— Здорово, — сказала жена и пошла надевать платье понарядней.

Перевод Р. Белло.

Точка зрения

В субботу разозлился я как дьявол, потому что уже без четверти час, переодеваться пора, а тут зовет меня мастер и говорит, что надо, мол, остаться, поскольку срочная работа есть. «Работа, — говорю, — всегда есть, а у меня нынче билет на бокс. Олека оставьте или Юзека, я и так прошлую субботу оставался, а две недели назад в воскресенье весь день корячился».

Мастер разоряться начал, а я как не слышу, потому что меня криком не возьмешь. Сполоснул руки в керосине, обтер концами и шагом марш в умывалку. Он за мной бежит и кричит, что, если не нравится, могу, мол, с понедельника другую работу искать. У меня от злости даже в глазах потемнело, слыханное ли дело, пять лет я у него горбатился, и вот из-за одной сверхурочной валяй на улицу. Ну и отвечаю, что быть посему, что даже не с понедельника, а с завтрашнего дня, поскольку Кравчик с Мелецкой давно уговаривал меня к нему перейти, а такая работенка всюду найдется, даже получше имеется.

Притормозил он, притих, придержал меня за локоть, папиросой угостил.

— Не дури, Леон, — говорит. — «Бьюик» один поправить надо. Ты или не ты у меня по подвеске король? Надо тяги рихтануть, поскольку клиент маленько стукнул машину. С тобой Метек останется бампер править. Кинь глаз на тормоза, поскольку подтекают, и баранка заедает, так что тоже глянь. Вон машина на площадке, ты только полюбуйся.

Если со мной по-доброму, я всегда пожалуйста, так что вышли мы на площадку. Оно и к лучшему, что сва́риться кончили, поскольку Кравчик с Мелецкой — прохиндей почище моего мастера, а уж если по правде, вовсе он не уговаривал меня место менять. Вышли за ворота — стоит тачка. Низкая, черная, стекла широченные, лак такой, что залюбуешься. Не тачка — картина, и чуть худо мне не стало, когда смотрю, а передний бампер слева вдавлен почти на самый скат. Пижона, который такие машины бьет, я бы месяц на одних сухарях держал. Хорошо еще, он чудом фару не побил, о таких фарах у нас и не мечтали.

— «Бьюик»-восьмерка восемьдесят второго года, — говорю, поскольку «Мотор» каждую неделю от доски до доски читаю и в иностранных марках разбираюсь.

Мастер кивнул, гляжу — бампер трогает, будто перелом на собственной руке ищет. Прохиндей прохиндеем, но машины любит и разбирается в них получше многих.

— Чья? — спрашиваю.

— Музыканта одного. Шибовича. Нынче у