Старик наклоняется прямо к самой раскрытой книге, чуть не упираясь носом в голограмму, пальцами натягивает себе веки – наводя «резкость» своих глаз, от старости утративших остроту, бормочет себе под нос. Не слышу. Пожимаю плечами, тоже бормочу, «колдуя»:

– Громогласно организус!

Голос старика теперь усиливается моими интегрированными мощностями, по кабинету текут строки голосом ушедшей эпохи, дважды – ушедшей эпохи:

– «…Не остались. Участь их – не завидна. Как и наша. Как и полусотни Хзара. Не думаю, что Ралш, какой бы искусный маг бы он ни был, сможет спасти главу от нашей всеобщей участи. Вот и Дальногляд показывает, что он укрыл отряд в выработках, вместе с мятежными каторжанами. Теперь понятно, почему они бунт подняли. Умышленно ли? Либо просто сошли с ума от грядущего? Теперь уже не важно. Дальногляд уже видит волну до облаков. От такого не спастись! Смеюсь над Ларпом. И он надеется остановить эту Волну своим ритуалом?»

Старик зашёлся в кашле. До слёз.

– Что, старый? – спрашиваю я.

– Маг Ларп – мой предок! – срывающимся голосом говорит старик. – Он не сдался! Боролся! Хотя даже смотритель Чести малодушно укрылся в собственной обители!

– Твой предок крут, – кивнул я, – читай дальше, старик. Потом поплачем об умерших.

– «Это чудовищно! Волна сбивает скальные пики, как разыгравшийся ребёнок сосульки. Накрыло Ущелье. Теперь истинно Скорби. И я скорблю и о нас тоже!»

– Это ужасно, – прошептал за моей спиной один из «прилипал», – своими глазами видеть надвигающийся конец света!

– Но при этом записать для нас, потомков, достойно! – гудит другой.

– «Ворота Скорби сносит, как будто крепь возведена из птичьих перьев!» – прочитал старик и примолк. Потом продолжил: – Тут пятно, клякса. Сложно разобрать! Что-то похожее… почерк стал неразборчив… Да! Он пишет, что удивлён! Хвалит Ларпа! Моего предка! Мой прапрадед смог остановить волну потопа! Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха! Вот почему Башня Скорби стоит! Он укрыл её каким-то Щитом! Да, их накрыло потопом, как и всех, но не смыло в ущелья, как Ворота Скорби! Ха-ха!

– Дальше что? – легонько пихаю старика.

– Да, собственно, и всё! Вот тут написано, что «Всё одно никому не выжить!» Пишет, что хочет… И всё! Что хочет? Остальное на другой странице.

– Ну, и ладно! – киваю я, погасив голограмму. – Что он хотел, уже не важно. Заодно и выяснили, почему так мало Бродяг в крепости оказалось. Остальные в ущелье. В шахтах.

– Только мне так и не ясно, почему Бродяги-стражи были такие… слабые? – бормочет старик.

Я морщусь.

– Ничего себе слабые! – воскликнул Пизань.

– А должны были быть многократно сильнее! – ворчит старик.

– Будем считать, что повезло! – говорю я и опять морщусь. – Может, пришли мы в удачное время. Месячные у них, либо ещё какая неприятность случилась.

Кругом смешки.

– Может, туман нам помог, – заявляю я и, взяв старика за плечи, мягко, но настойчиво веду его, точнее, источник света от его палки к выходу. – Ну, там от сырости, да от влаги, кости их размягчились…

Старик упирается, поворачивается ко мне с широко распахнутыми глазами и открытым ртом вдыхает воздух. Вздыхает ещё и ещё, не выдыхая, настолько он возмущён моими словами. Вижу, как Дудочник тоже широко открытым ртом вдыхает воздух.

– …Стали менее прочными, мозги, или что там у них, в черепушках, отсырели, коротят, – продолжаю я нести откровенную пургу.

Дудочник взорвался хохотом. Да таким, что держится за живот, сложившись пополам. Задыхаясь, со слезами на глазах ржёт, выплёвывая слова:

– Размягчились! От сырости! – и опять ржёт, аж захлёбываясь.

Я опять морщусь. Ну, бедная у меня фантазия, не могу я так вот, на лету, придумать умную и логически связанную легенду прикрытия собственной коррекции поведенческих моделей этих костяных роботов! Да и смотритель на меня осерчал не за то, что потревожил его покой, а разозлился за перехват управления над его поднадзорными. Но вот сам этот урод, не знаю, какого он ранга и звания в иерархии мертвяков – повелитель ли нежити, али просто Старший Бродяга, херр майор Костеногов, так вот он мне оказался совсем неподвластен!

– Что ржёшь, как жеребец в стойле! – выговариваю я Дудочнику. – Тут ещё под десяток мертвяков не умерших шкерятся где-то.

– Там они, – отмахивается Дудочник, за решёткой стоят, – даже после смерти не обрели свободы!

Настолько меня это обстоятельство заинтересовало, что сам сходил, посмотрел. В самом деле тянули сухие мумифицированные руки на свет сквозь толстые прутья отполированной ими же стали решёток, беззвучно разевали челюсти. Меня аж передёрнуло.

– Пожалеть? Добить? – вслух размышляя, спрашиваю сам у себя.

– Ни в коем разе! – возмутился старик. – Это же невиданный случай! Это же ещё один вид Бродяг, какой-то необычный! Молчат, не прыгают от злобы, типичной для Бродяг. И изучать их можно относительно безопасно. Ну, наблюдать!

– Развлекайся! – махнул я рукой. – А мы пойдём вскрывать «сундук мертвеца». Вдруг в их оружейке уцелело что? А то как банда разбойников, что с голодухи на промысел вышли, а не бравый и уже прославленный отряд наёмников «Усмешка Смерти»!

«Бравые и прославленные» распрямили плечи при моих словах. А то! Я же не просто языком чешу, но иногда и умышленно провожу некую «разъяснительную работу». Для чего? Больше для самого себя. Делать, чтобы делать. Лишь бы голова была чем-то занята. Лекарство от рефлексии.

– Дверь пропала! – шумит Кочарыш.

– Ай-яй-ай! – качаю я головой, стоя на том месте, где зависала дверь, выбитая тем «смотрителем». – Ну, что за мир! Отвернуться не успеешь, а уже ноги двери приделали! Ворьё!

– Не было тут никого, – начал Пизань, но увидев, что я ехидно улыбаюсь, понял, что я прекрасно осознаю, что дверь постигла та же участь, что и остальную обстановку «кабинета смотрителя», потому он не продолжил, заткнувшись.

А вот противоположная дверь была ещё на месте. Ребята и старик, которому, видимо, содержимое ещё закрытого помещения было интереснее, чем тоже закрытые и уже мёртвые мумифицированные узники-нежить, выстроились полукругом вокруг двери. Вздыхаю.

– Урок мндцать, – говорю я, – никогда не стой к темноте и таящейся там опасности спиной! Если вас несколько, то один всегда стоит лицом к возможной угрозе.

И показываю рукой на тьму подземелья.

– Спиной стоять можно только тогда, когда вы полностью уверены, что оттуда вам в спину ничего и ни от кого не прилетит. А у нас окованные медью двери из-под носа уходят. А что вместо неё оттуда прилетит? А?

Проняло. Кочарыш встал спиной к Дудочнику, лицом к выходу из этого закутка. Топор на плече. На левом плече. Уже в полузамахе.

Но такая натура у меня, что, нагнав жути (учитывая и окружающую жуткую мрачность тёмного