мышцы в груди отдавало горечью и жжением в артериях, пульсировало болью в позвоночнике, мешало легким втянуть воздух.

– Ты уверена? – спросил мужчина, который стал для меня всем.

Капля воды стекла по его щеке на кадык и сорвалась на крепкую грудь.

– Уверена. – Не задумалась ни на миг.

Последний раз я была так уверена, когда намеревалась покинуть Цварг любым возможным способом с любым количеством денег или вовсе без оных.

Я всегда думала, что любовь – это ровное, теплое и приятное чувство, основанное на симпатии, взаимном уважении, поддержке интересов друг друга и схожих взглядах на жизнь, дарующее ощущение спокойствия, стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Как же я ошибалась! Гори эти убеждения в синем пламени сверхновой!

Мартин меня уважал. У него на все были свои взгляды и мнение, но он искренне восхищался мной, говоря, что второй такой идеальной жены ему не найти. Он входил в состав Аппарата Управления Планетой и вел активную политическую деятельность, в чем я его поддерживала. И взаимная симпатия у нас тоже была, когда мы только начинали встречаться. Что может еще больше объединить во взглядах на жизнь, чем схожее происхождение, социальное положение и образование? Все вокруг говорили, что мы красивая пара, созданная друг для друга, и результаты Планетарной Лаборатории это лишь подтверждали. Да, мы часто ссорились, но тот же секс с Мартином был отличным. Надежность и стабильность – то, чем покойный муж обеспечил меня до конца жизни, оставив состояние, внушительное даже по меркам родины. Знакомые цваргини твердили, что это и есть любовь. А если это не любовь, то я просто не знала, что тогда называют ей. «А может, я вовсе неспособна на нее?» – думала временами, перебирая воспоминания о семейной жизни с Мартином.

И лишь с Льертом я осознала, что ни шварха не понимала! Не было никакой стабильности и надежности на Оентале, стычка с рептилоидами показала, что жить здесь опасно! Не было спокойствия, одна лишь тревога, что он пострадал из-за меня. Я не могла сказать, что прониклась симпатией, увидев мужчину в первый раз. Нет, мне стало его жалко. Образование, опять же, разное. Льерт не политик и не разбирается в финансах, а я ничего не смыслю в военном деле. О происхождении вообще молчу – и слепому понятно, что мы относимся к разным расам…

Но я не могу жить без Льерта! Осознание пришло внезапно, как коралловая молния и последующий удар грома. Ураган, перевернувший все вверх дном внутри меня, мог бы соперничать с непогодой снаружи. Он вымел предрассудки и страх перед мужчиной с рогами, как порыв ветра уносит сухие скукожившиеся листья по осени. Недоверие, боязнь, опаска – все исчезло, бесследно растворилось в треске поленьев и цоканье града о стекла.

Мозолистые ладони Льерта невесомо гладили мой затылок и шею, играли с волосами, томительно-нежно скользили по тяжелым полушариям, ласкали живот. Невыносимо приятно было чувствовать его бархатно-полынное дыхание и сухие губы на своем теле. Шея, ключицы, сгибы локтей, внутренняя поверхность бедер, коленки и стопы… Чувство времени и пространства отказали мне, я горела в его объятиях, пока он часами изучал мое тело, едва ли не молила о волшебном миге соединения, проклиная себя за то, что просила его быть медленным.

Стерлись границы фальшивых правил приличия.

Исчезла агония страха перед ментальным воздействием.

Льерт любил меня.

Каждым горько-сладким поцелуем, каждым мучительно-медленным движением, отдающимся пульсацией в клеточках тела, каждым прикосновением он доказывал, что никогда не причинит мне боль и не заставит делать что-то против воли, – язык тела может рассказать больше, чем словарный запас десятков диалектов Миров Федерации!

Дрожащие пальцы, влажное рваное дыхание, жадно сжимающие ладони и мужские губы… везде. Горячий язык, выводящий на теле руны любви… Так много ощущений, чувственных прикосновений – и каждое откровеннее любого признания.

Чисто физически это мало чем отличалось от полового акта с умершим супругом, но глубоко в душе я понимала, что этой ночью окончательно и бесповоротно рухнула стена отчужденности и ледяного безразличия, которую я тщательно, кирпичик за кирпичиком, выстраивала всю жизнь. Но не жаль, она мне больше не нужна.

Неистово хотелось раствориться в Льерте, стать с ним одним целым, желательно навсегда. Кожа пылала от прикосновений, но все прочие ощущения перекрывали невыносимо упоительные, нежные и тугие толчки внутри меня. Вес его тела. Его губы. Его запах.

– Селеста… ангел мой… любимая… – хриплый шепот пустил очередную волну сладкой дрожи по телу.

Мое имя в устах Льерта звучит как фён – свежий, желанный, горячий. Я сгорала в этом ветре, я сгорала в его объятиях, как до пепла сгорает попавший в атмосферу метеорит. Наслаждение выгибало тело, лавой растекалось по венам, доводило до безумия. Льерта хотелось до одури, до сумасшествия! Я стонала: «Умоляю, еще!» – и толчки сменялись на необузданно быстрые и невыносимо глубокие, вознося меня на новый виток ошеломительных ощущений.

Эйфория, блаженство, экстаз… Ни одним словом не описать, что со мной происходило. Безумство! Когда чудовищное по своей силе наслаждение достигло пика, Вселенная показалась недостаточно большой для нас двоих. Взрыв сверхновой поглотил нас обоих, я кричала и плакала, потому что никогда и ничего подобного не испытывала. Слезы текли по щекам, крик оцарапал гортань, дышать было сложно. Я ослепла и оглохла от навалившегося на меня осознания.

Оказывается, я полюбила Льерта.

Оказывается, я не знала, что такое любовь.

Практически сразу уснула в коконе крепких и надежных рук – так удобно и уютно спать в объятиях любимого на длинношерстных шкурах около камина.

Льерт Кассэль

Представить себе не мог, что так бывает… Когда внутри все смешивается от щемящей нежности до потребности слиться с женщиной в единое целое, раствориться в ней, принести удовольствие, какое только возможно.

После стычки с рептилоидами мои резонаторы отказывались ловить бета-колебания, но с Селестой это было и не нужно. Я чувствовал ее на каком-то внутреннем уровне. Она как идеальный инструмент откликалась на любую ласку, любое прикосновение. Неприкрытое восхищение плескалось в глазах цвета кофе, когда она очерчивала рельеф моих мышц, трогала руки и спину. Ее всхлипы, перекрывающие треск поленьев в камине и раскаты грома за окном, говорили громче всяких слов. Чувствительная и чувственная, желанная и отзывчивая, открытая и честная… Когда она простонала: «Умоляю, еще!» – и впилась ногтями в мои плечи, хваленый самоконтроль и выдержка сгорели в ядерном реакторе.

А спустя каких-то десять минут я уже баюкал спящего ангела в колыбели рук.

Селеста Гю-Эль

Наглые лучи солнца забирались под веки и требовали проснуться. Все тело ломило, но это была приятная ломота в мышцах. Ирония Вселенной – я впервые за несколько месяцев проснулась раньше и могла рассматривать мужчину, в чьих объятиях уснула. Пепельные ресницы отбрасывали густые тени на его щеки. Длинные шелковистые волосы разметались по шкуре, на подбородке показалась мягкая светлая щетина. Пальцы закололо от желания прикоснуться к ней, но я лишь тихо вздохнула, не желая будить любимого. Дрова догорели, от них шел еле заметный дымок, но сам Льерт был настолько теплым, что я счастливо проспала до утра.

Взгляд пропутешествовал ниже и наткнулся на собственные руки. При утреннем освещении стало заметно, что кожа пошла мелкими ожогами и сиреневыми пятнами. Похоже, маскирующая крем-паста не выдержала кислотного дождя. Я аккуратно выбралась из импровизированной постели, прошла к ванне и обнаружила,