Шрифт:
Закладка:
До радостного свидания, почтеннейший Кактус! А Леоне Леони я все-таки нашел при помощи некоего инженера!
Жене и дочери — сердечный привет!
18. III. 31.
1022
С. Н. СЕРГЕЕВУ-ЦЕНСКОМУ
18 марта 1931, Сорренто.
Дорогой Сергей Николаевич —
очень советую Вам послать одну — хотя бы — из Ваших готовых работ в «Красную новь». Редактора этого журнала теперь: Всеволод Иванов, Леонид Леонов и Фадеев, люди — грамотные.
А бумаги у нас действительно — не хватает, и боюсь, что это — надолго! Все фабрики работают с предельной нагрузкой, но — это не уменьшает кризиса. От этого весьма многое страдает.
Слетова и я считаю человеком талантливым, так же как и Ширяева. Тут еще интересует меня Павленко и некий Всеволод Лебедев, автор отличной книжки «Полярное солнце».
В мае буду в Москве, дело — решенное. Очень хочется! Здесь жить — все более душно и даже как-то неловко за себя и за людей. Дурит папа, и до того нехорошо, что — можно думать — его провоцируют на глупости какие-то хитрые люди. В высшей степени противна обнаженная борьба двух групп капиталистов — той, которая хочет торговать с нами, против той, которая хотела бы воевать. Если бы Вы знали, до чего все в Европе оголилось и какое бесстрашие бесстыдства овладело людями. Я — не моралист, голых женщин — не боюсь, но когда на сцену кабака выскакивают сразу 22 и — без фигового листочка, так, знаете, овладевает чувство какой-то неприятнейшей скуки. Изжили себя люди, и уже ничем их не раскачаешь, смотрят на все полумертвыми глазами.
Конечно, и здесь безработица. Под видом пеших туристов ходят безработные немцы, работают у местных крестьян за лиру, за две, за обед.
Написал Леонову, чтоб он просил у Вас рукопись.
Внуки мои еще не читают.
Христине Михайловне — сердечнейший привет! Будьте здоровы. Летом увидимся? Надо бы!
Жму руку.
18. III. 31.
1023
РОМЭНУ РОЛЛАНУ
2 апреля 1931, Сорренто.
Р. Роллану.
Дорогой и все более уважаемый мною друг!
Простите, что посылаю письмо без перевода на Ваш язык, но мне хочется поскорее ответить Вам, а около меня нет человека, который мог бы сделать перевод с достаточной точностью.
О вечере Горького — мне еще ничего не известно; думаю, что этот вечер устроен был по поводу моего 63-х-летия, оно исполнилось 27-го марта.
Вполне согласен с Вами в том, что сообщения Москвы по радио организованы узко и не освещают целый ряд явлений глубочайшего культурного значения. Например: в колхозы вошло — до 20-го марта — 9 800 000 хозяйств из 25 миллионов. Это движение в сторону коллективной обработки земли вполне естественно: Ленин мечтал о сотне тысяч тракторов, у нас их уже около 70 тысяч; в данное время в южных портах разгружается 29 т. тракторов, купленных в Америке.
Какой культурный эффект создается этим фактом насыщения деревни машинами? Прежде всего: крестьянин в колхозе имеет доход, превышающий доход частного хозяина от 3-х до 5 раз, а кроме того он получает много свободного времени. Это время он тратит на ликвидацию своей малограмотности. И хотя движение в колхозы еще не имеет за собою полных трех лет, но оно уже вызвало почти кризис книги. Тиражи в 200 т. экземпляров поглощаются в месяц. Я говорю не о брошюре, а о книгах «толстых». «Chartreuse de Parme»[1] Стендаля: 20 т., 30 т., 75 т., и — ни одного экземпляра из трех изданий на рынке уже нет. Еще большим успехом пользуются Бальзак, Мериме, Готье, Флобер и т. д. Я пришлю Вам из Москвы точные цифры изданий Государственного издательства, которое — кстати сказать — работает крайне плохо и недостаточно умело выбирает книги и недостаточно энергично распространяет их. Спрос деревни на художественную и популярно-научную литературу уже создал бумажный кризис. Фабрики, разумеется, не отстают от деревни, каждая имеет свою газету, на некоторых — каждый цех издает маленькую газетку. На моей родине, в Нижнем-Новгороде, фабрика «Сормово», — 18 т. рабочих, газета выходит в 18 т. экземпляров. Это уже почти курьез! Но — он не единичен. Вы, дорогой друг, представляете мою гордость и радость, когда я узнаю факты такого рода? Искренно хотел бы, чтоб Вы испытали то, что чувствую я.
Я много мог бы рассказать Вам о росте культуры в Союзе Советов, о жизни трудовых колоний «беспризорных», о том, как труд перевоспитывает «социально опасных», т. е. уголовных преступников, о жизни и работе пионеров, об эмансипации женщин Средней Азии, но — все это я сделаю для Вас летом.
А теперь — по поводу письма профессора Henri Sée.
Историк С. Ф. Платонов — человек, с которым я встречался в 20-м году. Монархические убеждения свои он не скрывал и тогда, в годы гражданской войны. Однако в течение 10 лет его не трогали. Кажется, в 29 г. арестованы были его дочери за участие в монархической организации. Он арестован, как мне говорили, за сокрытие документов государственной важности — и как организатор, как вдохновитель группы монархистов, которая находилась в сношениях с русскими монархистами в Париже. Должен сказать, что, насколько я знаю настроение масс, — все эти монархические заговоры строятся в кабинетах и — на песке. Крестьянство значение монархизма прекрасно понимает, т. е. понимает основу его: крупное землевладение. Нет и не может быть силы, которая повернула бы его в эту сторону. Оно ушло слишком далеко для того, чтоб вернуться к тому, против чего оно так страшно боролось.
«Земледельцу» Вы можете сообщить, что в местах, на которые указывал Абрамович, он — не был. Это установлено совершенно точно. Остается так же точно установить, что он был в Москве, это, наверное, будет сделано.
Мне кажется, что в этом случае нужно считаться с возмущением подсудимого Громана, который резко сказал на суде: «Я — не сумасшедший, я не страдаю галлюцинациями, если я говорю, что Абрамович был в Москве и я беседовал с ним — значит, это было».
Громан — сравнительно порядочный человек, и его раскаяние наиболее солидно обосновано, наиболее искренно.
Екатерина Пешкова, моя первая жена и мать моего сына, сейчас здесь, в Сорренто; она подтверждает, что Гецци — свободен и — работает. Мне известно, что все осужденные по делу «Промышленной партии» вредители, находясь в заключении, живут в отличных условиях и работают, исправляя вред, нанесенный ими. Рамзин даже читает лекции инженерам Теплового института.
Дорогой друг мой! Когда Вы будете в Союзе Советов, Вы убедитесь, что там творится действительно великое, мировое дело. Я уверен, что мы встретимся
