Шрифт:
Закладка:
Страна нуждается в миллионах честных, грамотных бойцов за социализм. Вы должны пополнить армию строителей нового мира — вот ваша задача, ваша цель. Настанет день, когда каждый из вас вспомнит с законной гордостью и удивлением пред самим собою тяжелый путь снизу вверх, — это будет день великой радости и счастья для каждого из вас! Приближайтесь неутомимо к этому дню, празднику не только вашему, но и всей страны.
Привет вам, ребята! И да здравствует рабочий класс, создатель новой жизни!
1006
Т. Л. ВЕЛЕДНИЦКОЙ
4 декабря 1930, Сорренто.
Т. Веледницкой.
Повесть Вашу — прочитал, очень неплохая вещь; я сказал Вам это еще тогда, когда читал ее в рукописи. С той поры она стала немногим лучше.
Могу повторить, что Вы — человек даровитый; но едва ли нужно убеждать Вас в этом, Вы уже достаточно убеждены в своей даровитости. Опасаюсь, что эта убежденность несколько преждевременна и может помешать росту Ваших способностей.
Вы слишком любуетесь собою, своим «я», Вы живете перед зеркалом и двоитесь: всем, что делает одна Татьяна, другая — неизбежно восхищается. Но Вам следует знать, что «я» — крайне хрупкий инструмент и очень быстро портится, фальшивит, если его не настраивать. Настраивается оно учебой, и специально литературной: изучением языка, стилей, приемов работы и вообще тою широкой учебой, которая именуется приобретением разнообразных знаний о жизни, делает человека — культурным.
Вот у Вас в книжке есть две фразы, очень характерные для Вас: на стр. 109 — «Прошло много лет, и у мамки моей — много воды утекло, — прачка она». Это — талантливо оказано.
А на стр. 19-й в скобках: «Простите мне, литераторы, что я не сравнила эту очередь со змеей или еще как-нибудь поэтичнее». Это — лишнее, здесь автор задирает нос, любуясь своей красотой.
На 29-й — «Скрипнула дверь, мелькнула голова в белом платочке, и комнату залил электрический свет». Хорошо.
Но совершенно «ни к селу ни к городу» такие выходки:
«Не думали же Вы, что последними словами моей повести будут слова: «О! Я умираю!»
Для какого читателя назначаете Вы эти фокусы? Разрешите оказать Вам, что они умаляют серьезное значение повести. Такие штучки Вам нужно бросить — Вы способны на большее.
Четыре последних рассказа книжки не следовало помещать в нее, они очень слабы.
За отзыв Вы не должны сердиться на меня. Я искренно желаю Вам помочь найти себя самое и приняться за дело с той серьезностью, какая необходима для него.
Искренно желаю Вам всего доброго.
4. XII. 30.
1007
Л. М. ЛЕОНОВУ
11 декабря 1930, Сорренто.
Многоуважаемый, хотя и молодой изверг!
При помощи Пепе, Максима, Ракицкого и лупы письмо Ваше было все-таки прочитано, затем воспроизведено на машинке «Корона», и только после этого я мог ознакомиться с его содержанием. Все, желаемое Вами, будет сделано.
Но — работа расшифровки письма заняла 2 часа. Средняя суточная зарплата здесь 12 лир за восьмичасовой день. 12:2 = 6, работало 3 человека, 3×6=18, т. е. рупь восемь гривен. Амортизация машинки — 16 к., лупы — 3 к., бумага на копии — 1 к. Итого имею получить с Вас два целковых золотом. Годятся на сооружение виселицы для Пуанкаре.
Рад, что Вы снова собираетесь художественно ковырять дерево, и пусть это удается Вам так же удачно, как работа пером. «Саранчуки» — превосходно! Считаю не лишним напомнить Вам, что человек Вы талантливый своеобразно, исключительно и что Вам следует беречь себя.
Отчеты о процессе подлецов читаю и задыхаюсь от бешенства. В какие смешные и тяжелые положения ставил я себя в 18–21 гг., заботясь о том, чтоб эти мерзавцы не издохли с голода. Но — дело, конечно, не в этом, не во мне, а — в их жуткой «психике». Осадчего знал лично, — видел его в прошлом году здесь, в Сорренто. Вот — сволочь, а?
Очень хорошо держится в отношении к нам итальянское «общество», т. е. представители техники, литературы и вообще — «интеллигенция». Посмотрим, надолго ли!
Ну, будьте здоровы, Леонид Максимович, весною увидимся, буду очень рад встретить Вас и поделиться кое-какими планами, кроме «Истории войны».
Крепко жму руку, супруге сердечный привет!
11. XII. 30.
В доказательство правдивости всего, сказанного о письме Вашем, прилагается копия его. Надеюсь, что 2 целковых, кои я взыскиваю с Вас, понудят Вас печатать письма, а не писать их микробьим почерком.
1008
В. С. ДОВГАЛЕВСКОМУ
Июнь — декабрь 1930, Сорренто.
Дорогой товарищ Довгалевский!
Слышу, что Федор Иванович Шаляпин предъявил к Советскому правительству иск за издание его рукописи.
Мне кажется, что я должен сообщить Вам историю возникновения этой рукописи. История — такова: в течение нескольких лет я безуспешно пытался уговорить Шаляпина написать автобиографию. Наконец, в 915 г. мне удалось осуществить это таким образом: я приехал в Крым, в «Форос», где жил Шаляпин, и вызвал туда служившую в издательстве «Всемирная литература» Евдокию Петровну Сильверсван, стенографистку. В течение некоторого времени Ф. И. Шаляпин рассказывал ей — по часу в день — свою жизнь, а я обрабатывал и редактировал текст стенографистки, дополняя его тем, что — в разное время — рассказывал Шаляпин мне. Так что «Записки» Шаляпина написаны моей рукой.
Затем зимой 15/16 г. «Записки» были напечатаны в журнале «Летопись», за что Ф. И. Шаляпин получил по 500 руб. за лист. Это был, конечно, невысокий гонорар, но примите во внимание мой труд. Да и журнал был небогат.
Сказанное хорошо известно бывшему редактору «Летописи», Александру Николаевичу Тихонову, ныне он работает в Москве, издательство «Федерация», Тверской бульвар, 25, «Дом Герцена». Е. П. Сильверсван живет в Финляндии, адрес, более, точный, мне неизвестен.
Должен прибавить следующее: факт появления «Записок» Шаляпина в журнале «Летопись», казалось бы, лишает автора прав на оплату гонораром иностранных изданий «Записок».
Но года четыре тому назад Шаляпин издал «Записки» в Америке и предложил мне за работу мою 2500 долл. Я нуждался в деньгах, незадолго перед этим занимал у Шаляпина 1200 д., которые и уплатил ему из суммы в 2500.
Полагаю, что все это Вам небезинтересно знать, а м. б., и полезно.
Крепко жму руку.
1009
