— Смотрите, смотрите! — прошептал он. — Какой правильный цвет! И пузырьки поднимаются точно по спирали Фибоначчи!

Я следил за показаниями термометра, незаметно корректируя температуру водяной рубашки. Главное сейчас это выдержать точный режим полимеризации.

Через два часа процесс был завершен. В колбе лежал бледно-желтый эластичный материал. Вороножский, дрожащими руками надев перчатки, осторожно извлек образец.

— Попробуйте растянуть, — предложил я.

Профессор потянул материал — тот легко удлинился втрое и мгновенно вернулся к исходной форме. В глазах Вороножского появились слезы:

— Получилось… — прошептал он. — Небеса услышали нас!

Он заметался по лаборатории, хватая приборы для измерений:

— Нужно проверить эластичность, прочность, температурную устойчивость… О, какие удивительные показатели! Смотрите, смотрите!

Я внимательно изучал результаты тестов. Да, это именно тот материал, который нам требовался. По свойствам он уже приближался к синтетическому каучуку будущего.

— Борис Ильич, — сказал я, — думаю, нам понадобится более серьезное оборудование для масштабирования процесса.

— Да-да, конечно! — он уже что-то быстро писал в тетради. — Нужен реактор большего объема, система контроля температуры… И обязательно правильная ориентация по сторонам света! Это критически важно для космических вибраций.

Я достал блокнот:

— Давайте составим список необходимого. Я могу организовать поставку через немецкие фирмы.

Солнце уже поднялось высоко, заливая лабораторию ярким светом. Мы с Вороножским заканчивали список необходимого оборудования, когда я взглянул на часы. Уже почти десять утра.

— Борис Ильич, нужно сообщить о результатах Величковскому. Он ведь нас и познакомил.

— Да-да, конечно! — профессор засуетился. — Только сначала я должен составить точную астрологическую карту эксперимента. Без этого никак нельзя!

Я набрал номер квартиры Величковского. После нескольких гудков в трубке раздался его спокойный голос:

— Слушаю вас.

— Николай Александрович, это Краснов. У нас получилось.

— Что… прямо сейчас? За одну ночь? — в голосе профессора звучало неприкрытое изумление.

— Именно. Не могли бы вы подъехать в лабораторию Бориса Ильича? Думаю, вам будет интересно взглянуть на результаты.

Величковский появился через полчаса. Его обычная невозмутимость сменилась плохо скрываемым волнением — пенсне чуть съехало набок, а в движениях появилась несвойственная торопливость.

— Показывайте, — коротко бросил он, даже не сняв пальто.

Вороножский, заметно приободрившийся после утреннего чая, с готовностью протянул образец:

— Вот, смотрите! И обратите внимание — именно в момент восхода, когда Меркурий находился в перигее.

Но Величковский уже погрузился в изучение материала. Его тонкие пальцы осторожно проверяли эластичность, а глаза за стеклами пенсне сузились, разглядывая структуру на просвет.

— Любопытно… весьма любопытно, — пробормотал он. — Леонид Иванович, вы понимаете, что это прорыв?

Затем повернулся ко мне и пристально посмотрел:

— Только объясните мне одну вещь. Сначала новая технология производства стали, теперь синтетический каучук… Как вам удается каждый раз находить именно те решения, которые нужны?

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Величковский слишком наблюдателен.

— Просто внимательно слежу за мировыми разработками, — как можно небрежнее ответил я. — И потом, заслуга в основном Бориса Ильича. Я только предоставил условия для работы.

Вороножский, увлеченно чертивший на доске какие-то астрологические символы, радостно закивал:

— Да-да! Леонид Иванович удивительно тонко чувствует космические вибрации. Вы заметили, как он точно подсказал момент для добавления хлорида натрия?

Величковский едва заметно усмехнулся:

— Космические вибрации, значит… — он еще раз внимательно посмотрел на меня. — Что ж, в любом случае результат превосходит все ожидания. Нужно срочно готовить публикацию и патентную заявку.

— И обязательно включить в описание влияние планетарных аспектов! — вставил Вороножский.

— Разумеется, Борис Ильич, — дипломатично согласился Величковский. — А сейчас я, пожалуй, позвоню Лебедеву. Думаю, ему стоит взглянуть на ваши результаты… скажем, завтра?

Я молча кивнул, чувствуя на себе его изучающий взгляд. Старый профессор явно что-то подозревал, но пока не мог сложить все кусочки мозаики. И слава богу — попробуй объясни в 1929 году, что некоторые технологии придут в голову ученым только через десятилетия.

Глава 22

Внедрение

После бессонной ночи в лаборатории я настоял, чтобы Вороножский ехал со мной в Нижний. Профессор поначалу упирался. А как же его приборы, его наблюдения за звездами? Но когда я описал заводскую лабораторию и пообещал заказать любое необходимое оборудование, его глаза загорелись.

В купе первого класса скорого поезда «Москва — Нижний Новгород» Борис Ильич никак не мог успокоиться. Его длинная худая фигура металась по тесному пространству, седые волосы торчали еще более взъерошенно, чем обычно.

— А вы понимаете, Леонид Иванович, — говорил он, размахивая руками, — какие перспективы открываются? Если правильно настроить реакторы по сторонам света и учесть влияние лунных фаз…

Я слушал его вполуха, просматривая телеграммы с завода. Варвара сообщала о новых проблемах с подвеской прототипа. Что ж, теперь у нас есть решение.

За окном проплывали заснеженные поля и леса, изредка мелькали маленькие станции с керосиновыми фонарями. Вороножский наконец присел на бархатный диван, достав из потрепанного саквояжа толстую тетрадь в кожаном переплете.

— Я тут набросал предварительные расчеты, — он почесал подбородок. — Для промышленного масштаба нам понадобится как минимум три реактора. И обязательно с системой термостатирования. А еще…

Его прервал гудок паровоза. Профессор вздрогнул и уставился в окно:

— О! Видите это облако пара? Оно движется точно по спирали Фибоначчи. Определенно благоприятный знак!

Я невольно улыбнулся. Его одержимость астрологическими символами казалась забавной, но именно она помогла нам получить синтетический каучук на полвека раньше срока. Кто я такой, чтобы спорить с его методами?

Проводник в форменной тужурке принес чай в подстаканниках с тяжелыми серебряными узорами. Вороножский рассеянно размешивал сахар, не прерывая монолога о влиянии космических вибраций на процесс полимеризации. В тусклом свете вагонной лампы его худое лицо с крючковатым носом отбрасывало причудливые тени на стену купе.

— Борис Ильич, — прервал я его размышления, — а как вы смотрите на то, чтобы создать целую линейку материалов с разными свойствами? Для шин нужна одна рецептура, для прокладок — другая…

Его глаза загорелись еще ярче:

— Да-да! И для каждого типа подобрать свое оптимальное расположение звезд! Представляете, какие возможности?

За разговорами дорога пролетела незаметно. Когда поезд начал замедлять ход перед Нижним Новгородом, я поймал себя на мысли, что впервые за долгое время чувствую настоящий азарт. То, что начиналось как необходимость для создания современного