пытаемся сформировать "взгляд из ниоткуда" на достоинства других людей. Но даже в этом случае нам придется быть осторожными, чтобы правильно представить социальный ландшафт. Другой распространенный способ (на мой взгляд) недооценить ситуацию - поставить сравнительно привилегированных агентов в центр того, что Питер Сингер (2011) называет "кругом заботы", так что их главная моральная задача в борьбе за прекращение угнетения - просто раскрыть объятия и принять человечность, или, возможно, просто разумность, всех остальных. Такая картина позиционирует (предположительно релевантного) агента в мире, но забывает о вертикальной структуре, которую содержит этот мир, то есть о бастионах привилегий, которые необходимо разрушить для достижения социальной справедливости. Эти бастионы часто хорошо защищены, и их трудно оспорить. Ведь люди, как это не удивительно, глубоко заинтересованы в их сохранении. Что еще хуже, эти структуры часто совершенно незаметны для людей, чьи привилегированные социальные позиции они поддерживают и укрепляют. Поэтому их демонтаж может показаться привилегированным не только падением, но и несправедливостью. Они будут чувствовать себя скорее приплюснутыми, чем просто выровненными.

Исходя из этого, я бы предположил, что плохое обращение с исторически подчиненными людьми, которые воспринимаются как угроза статус-кво, часто не нуждается в особой психологической истории, такой как дегуманизация, чтобы объяснить его. Оно скорее может быть объяснено с точки зрения текущих и исторических социальных структур, иерархических отношений, норм и ожиданий, а также того факта, что они широко интернализованы и трудно искореняемы. Как и в случае с анализом женоненавистничества, который я разработал, нам не понадобится дополнение парадигмы дегуманизации. Скорее, психологическую историю можно рассматривать как результат интернализации идеологии и особенностей (несправедливого, но слишком реального) морально-социального ландшафта.

Гуманистическая идея о том, что здесь требуется особая психологическая история, как мы уже видели, основана на том, что агенту, как правило, трудно совершить акт насилия или агрессии против уязвимых и невинных сторон. Поэтому необходимо что-то сделать, чтобы изменить восприятие агентом своей будущей жертвы. Но при этом упускается тот факт, что агенты, занимающие доминирующее положение в обществе, зачастую не имеют такого нейтрального или благотворного взгляда на вещи. Они постоянно пребывают в определенного рода заблуждениях относительно своего собственного социального положения по отношению к другим людям, а также соответствующих обязательств, разрешений и прав. Поэтому, с точки зрения доминантов, люди, с которыми они плохо обращаются, часто далеко не невиновны. Напротив, их часто молчаливо и ложно считают глубоко виновными.32 Мы видим это раз за разом, когда речь идет, в частности, о женоненавистничестве. Но я считаю, что эта точка зрения обобщается - как и должно быть, в некотором смысле, для того, чтобы справедливо рассматривать пересечения расизма и женоненавистничества, как, например, в мизогинуаре.

Майкл Киммел, основываясь на своих обширных интервью с белыми мужчинами, сообщает, что, когда чернокожую женщину принимают на работу вместо белого мужчины с аналогичной квалификацией, последний склонен жаловаться, что первая заняла его место. Киммел спрашивает: почему именно его работу, а не работу? (2003, гл. 1). Я думаю, что ответ относительно прост. Эта женщина заняла его рабочее место, что связано с несправедливой патриархальной и белой иерархией и чувством собственного достоинства, которое срочно нуждается в исправлении. Иллюзия - это не психологический вопрос, который порождает моральные ошибки в дальнейшем и перестал бы их совершать, если бы фанатики могли просто более четко воспринимать, кто перед ними. Скорее, речь идет о всепроникающем и по своей сути моральном заблуждении, порожденном токсичным наследием белого гетеро-патриархального порядка.

ДОМИНИРОВАНИЕ НАД ЛЮДЬМИ

К чему же все это приводит? Я утверждал, что признание агентом человеческого субъекта таковым может не располагать его к гуманному обращению с этим субъектом (т. е. к должному рассмотрению, уважению, заботе и моральному беспокойству в межличностных контекстах). Дело не в том, что я считаю гуманиста неправым в том, что признание чьей-то человечности будет мотивировать гуманное поведение при прочих равных условиях. Скорее, все остальное часто не равно; более того, оно может быть настолько неравным, насколько это вообще возможно. Кроме того, я думаю, что гуманист недостаточно учитывает тот факт, что такое признание может быть перекрыто, а альтруистические склонности перевешены или даже сведены на нет конкурирующими представлениями и склонностями, которые они порождают. Ведь мы можем видеть в других соперников, неподчиненных, узурпаторов, предателей и врагов (среди прочего), не теряя при этом из виду всю человечность этих людей. И впоследствии мы можем быть склонны пытаться победить, наказать, уничтожить и навсегда закрыть глаза на тех, кто, как мы прекрасно знаем, является таким же человеком, как и мы.

С учетом этого давайте вернемся к начальным примерам и посмотрим, что можно сделать из них теперь, когда социально ориентированная точка зрения оказалась на столе наряду с гуманистической позицией. Какая из этих моделей, если вообще существует, лучше объясняет некоторые из основных случаев, которые гуманисты берут в качестве парадигмы?

Арпали интерпретирует морально добрый поступок Гека (и, по ее мнению, его морально похвальный поступок) как результат его растущего признания близости Джима к человечеству. В другом месте я утверждал, что решающим фактором в нравственном повороте Гека является то, о чем Арпалы упоминает лишь вскользь: формирование у Гека искренней дружбы с Джимом ( Manne 2013 ). Это объясняется тем, что на данном этапе истории Гек кипит от злости на Джима за то, что у него есть идеи, выходящие за рамки его положения - его положения раба, то есть собственности его хозяина. Погрязший в своей неизбывной, обиженной расистской концепции, Гек пылает:

Джим все время говорил вслух, пока я разговаривал сам с собой. Он рассказывал, как первым делом, когда попадет в свободное государство, начнет копить деньги и не потратит ни цента, а когда накопит достаточно, купит жену, которая владела фермой неподалеку от того места, где жила мисс Уотсон; потом они оба будут работать, чтобы купить двоих детей, а если хозяин не продаст их, наймут аббатису, чтобы та их украла. Мне было очень неприятно слышать такие разговоры. Раньше он никогда в жизни не осмелился бы говорить такое. Только посмотрите, как изменился он в ту минуту, когда решил, что вот-вот освободится. Все было как в старой поговорке: "Дайте п... дюйм, и он возьмет элл". Вот к чему приводит мое неумение думать. Вот он, этот п..., которому я помог сбежать, явился прямо с повинной и заявил, что украдет своих детей - детей, которые принадлежат человеку, которого я даже не знаю; человеку, который не сделал мне ничего плохого. Мне было жаль слышать, как Джим это говорит, это так унизительно с его стороны".