Шрифт:
Закладка:
Именно поэтому женщины так любят грустных, потерявших все мужчин. В них они, как в зеркале, находят отражение собственной утраты. Отражение собственной нехватки. И если нехватки в другом не чувствуется, любить его невозможно. Цезаря можно любить лишь постольку, поскольку у него есть эпилепсия, слабость и, если глубже, неизбежность смерти – как и у любого из нас.
Если бы все были бессмертны, если бы в сердцевине каждого не лежала невозможность, если бы мы были богами – мы бы не могли любить. Можно желать Цезаря как живого бога – но любить можно лишь смертного.
Поэтому любая любовь – это судьба смертных, обреченных существ. Любовь – это, собственно, и есть то, что возникает на месте нашей конечности и обреченности, нашей временности. На этом месте возникает «навсегда» любви: «Я буду любить тебя вечно. До гроба».
Глава 4
Три причины любви
ДВЕ ПОЗИЦИИ
В этой главе мы закончим наш разговор о двух фундаментальных мужских позициях, которые определяют как самоощущение мужчины, так и отношение женщины к нему. Отец и Сын. Есть и Нет. Сила и Слабость. Обе эти позиции скрыто присутствуют в каждом мужчине: и та и другая одновременно. И без понимания этих позиций сложно что-либо прояснить в вопросе любви и желания.
В прошлой главе мы говорили о том, что Цезарь, видный мужчина в кризисе среднего возраста, нашел в Клеопатре. Клеопатра – это всплеск его уже угасающей потенции. А для Антония она, собственно, является невозможным жезлом самого Цезаря. Женщина самого Цезаря. Именно этим он в ней зачарован. Ему сознательно кажется, что, если он получит этот жезл, он сам займет место Цезаря. Но этот жезл навсегда является для него невозможным, а позиция Цезаря – запретной. «Я обречен всегда догонять, даже в смерти». Он всегда чувствует себя НЕ Цезарем.
И именно его невозможность, его нехватку, его обреченность Клеопатра в Антонии и любит.
БЫТЬ СОБОЙ ИЛИ БЫТЬ КЕМ-ТО ДРУГИМ?
Можно дать три интерпретации любви Клеопатры к Антонию, как и любой другой любви.
Первая, очевидная, – любовь как жалость. Клеопатра любит его за его, как сказал бы Фрейд, «кастрацию». Она любит его за то, что у него нет.
Главная сознательная проблема Антония: «Ну почему я не Цезарь?» Вообще, многие из нас пытаются в своей жизни быть кем-то другим. Цезарь был Цезарем, хотя, конечно, у него, как и у любого реального человека, была нехватка: например, он чувствовал себя несостоятельным по сравнению с Александром и плакал у его гробницы. Но важно, что Цезарь при этом не пытался быть кем-то другим. Например, тем же Александром.
Он так и говорит Клеопатре: «Помоги мне просто быть собой. Если я не пойду из страха, я себя потеряю». Очевидно, предать себя для Цезаря хуже смерти. Подчиниться страху – значит потерять себя.
Антоний, напротив, не может быть Антонием, потому что он пытается играть в Цезаря. Но чем больше мы пытаемся быть кем-то другим, тем меньше у нас шансов стать собой, мы теряем себя в этой гонке и теряем почву под ногами.
И это неизбежно приводит нас к провалу.
Если Антоний пытается быть Цезарем, он в результате обречен всегда быть не-Цезарем. А мог бы быть Антонием.
Цезарь был на своем месте. А Антоний – нет. Цезарь живет в своем времени, а Антоний – в чужом. Завидуя чужому месту в этой жизни, мы часто в итоге теряем свое.
Но если вернуться к любви Клеопатры, Антоний упускает важнейший момент: ему сознательно кажется, что ей нужен Цезарь. Но это ошибка. Цезарь ей не нужен. У нее уже был Цезарь. И Клеопатра навсегда хранит это место незанятым. Ей не нужен второй Цезарь. Цезарь может быть только один. Тот самый. И только в прошедшем времени: Цезарь у нее БЫЛ. И она навсегда сохранила его в своем сердце. Он в ее воспоминаниях, в которые она может кутаться по ночам.
Для женщины очень важны ее воспоминания, она всегда очень дорожит ими. С мертвым Цезарем проще, чем с живым: его уже не нужно делить ни с какой другой женщиной. А живой Цезарь никогда до конца не будет твоим. С ним может быть головокружительный роман, но обладать им невозможно. А если он БЫЛ, он уже навсегда твой.
ЖИЗНЬ В ЧУЖОМ РИТМЕ И ЖЕНСКАЯ ЖАЛОСТЬ
Клеопатра любит Антония именно как не-Цезаря. Именно этим он ей и дорог. А Антоний сознательно, и именно сознательно, все время пытается конкурировать с мертвым Цезарем.
Антоний все время в догоняющей позиции и движется внутри чужого времени.
Он просто вынужден реагировать на внешний темп, который задают Клеопатра с одной стороны и Октавиан – с другой. Помните, как Клеопатра буквально говорит: «Я не могу дать тебе время», а Октавиан вообще заставляет его гнаться за приманкой. За всем этим, как было сказано, он скрыто обречен бесконечно догонять мертвого Цезаря.
Цезарь же, наоборот, сам задавал темп времени для окружающих. И все окружающие вынуждены были реагировать. И даже его смерть была реакцией напуганных сенаторов на ритм, скорость и тайминг действий Цезаря. В этом их фундаментальное отличие друг от друга. Цезарь задает темп времени, и чувствуется, что у него время есть, он не дергается, не суетится. Когда Цезарь говорит: «Не дать миру покорить себя», – это еще и о том, чтобы не дать окружающему миру задавать ритм его жизни, Цезарь хочет сам задавать темп.
На самом деле Цезарь и есть тот, кто задает время для всех. А потом он станет именем самого времени: «Это было время Цезаря».
А Антоний все время внутри чужого времени. И времени у него нет, он вынужден суетиться, ошибаться или все бросить и бухать. Ну или можно сказать так: Цезарь в своей жизни задает свою повестку, а Антоний живет внутри чужой.
И как следствие, Цезарь спокоен в критической ситуации, а Антоний – неспокоен в обычной. Его судьба всегда в чужих руках.
Если говорить на поверхностном уровне про отношения в паре, Антоний не способен выдерживать присутствие мертвого Цезаря внутри нее. Цезаря нет, он навсегда отсутствует, но его присутствием в Клеопатре все пропитано.
Мертвые, такие
