королевскими львами, предупреждая о присутствии монарха. Караул у шатра несли два десятка рыцарей в полном вооружении. Мятежным баронам разрешили привести с собой по горстке людей, но никого из сопровождающих внутрь не пускали. Это было волевое решение, подкрепленное облаченным в броню кулаком.

В назначенный час вошли они, Вильгельм и Адемар Тайлеферы, дядья маленькой Матильды, наследницы Вульгрина, – двое крепких парней с гримасой праведного гнева на лицах. Там был их сводный брат, граф Эмар Лиможский, невысокий и коренастый, о котором рассказывали, что он яростен, как вепрь. Был и виконт Тюреннский, надутый павлин с золотым узором на поясе. Граф Перигорский выглядел внушительно, несмотря на простую кольчугу и потертые ножны. Виконты Вентадур и Комборн источали не слишком приятный запах, какой скорее ожидаешь от женщин, а стояли так близко, что показались мне двумя возлюбленными. Трубадур Бертран де Борн, пузатый и самоуверенный, прихватил с собой лютню, будто собирался петь, а не совещаться. И еще около дюжины баронов, чьих имен я не помню.

Ричард поприветствовал знатных особ от имени отца, вежливо, но сдержанно. Я наблюдал за ним и в очередной раз поразился его самообладанию. Удивительно, но по ходу собрания герцог, казалось, стал теплее относиться к собравшимся. Он приказал подать вина, кое с кем даже затеял разговор. Мы ждали короля. Дабы показать, кто тут хозяин, государь появился через час с лишним после приезда французов. Герольды объявили: «Генрих Фиц-Эмпресс, король Английский и герцог Нормандский!»

Джефри усмехнулся.

Я знал почему. Перечисленные титулы должны были со временем перейти к Молодому Королю. Но, пока отец был жив, Хэл оставался наследником без владений. Джефри, младше его по возрасту, в то время обладал большей властью. Как и Ричард. Джон и тот был правителем Ирландии. Мне стало понятнее недовольство Молодого Короля. Не стоит удивляться тому, что он убивает время на турнирах, подумал я в наступившей тишине.

Генрих шел, прихрамывая, но держался уверенно, а украшенная камнями корона на голове ясно давала понять, кто тут главный. Усевшись в резное кресло во главе шатра, он стал ждать.

Ричард преклонил колено, за ним – Джефри. Так же поступили мы и все до единого члены королевского двора.

Аквитанские бароны переглядывались, ни один пока не последовал нашему примеру.

Ноздри Генриха раздувались.

Я глядел, затаив дыхание. Мятеж – скверная штука, но если французы не поспешат проявить уважение, все это собрание протухнет, как десятидневный труп.

Вильгельм и Адемар вместе опустились на колено, но вид у них был недовольный. Этого хватило, однако, чтобы их спутники сделали то же самое.

Напряжение, повисшее в один миг, ослабло, но лишь немного.

– Встаньте, – сказал Генрих.

Мы поднялись.

– Итак, господа, – начал король. – Я пришел, потому что вы подняли оружие против своего законного правителя, герцога Аквитанского, моего сына. Что можете сказать?

Бароны так злились, что заговорили все одновременно. Посыпались обвинения против Ричарда. На него указывали пальцем. До меня долетали произнесенные вполголоса оскорбления. Бертран де Борн напевал что-то себе под нос.

Герцог хранил молчание, но носок одного его сапога поднимался и опускался – так кошка бьет о пол кончиком хвоста.

Генрих выждал, когда наступит короткое затишье, и ядовито процедил:

– Вы напоминаете мне шайку ссорящихся ребятишек.

Лишь немногие из баронов выглядели пристыженными. Большинство все еще злились, но хотя бы смолкли.

Вильгельм, Адемар и Эмар перебросились парой слов, потом Эмар выступил вперед на негнущихся ногах.

– Сир, мы пришли просить об исправлении несправедливости, содеянной вашим сыном.

– Герцог Аквитанский – ваш господин, – ответил Генрих, – против которого вы и прежде бунтовали.

Замечание вызвало рассерженные отклики, но потом бароны кое-как успокоились.

– Он зовется нашим господином, сир, – заявил Эмар, склонив голову. – Но не ведет себя соответственно.

Ричард фыркнул достаточно громко, чтобы его расслышали.

– Поясни, – приказал Генрих.

И он хлынул, поток горьких жалоб и обид. Эмар заверил, что о великой жестокости Ричарда говорит вся Франция. Он угнетает подданных несправедливыми требованиями и правит при помощи насилия. Он силой забирает у подданных жен, дочерей и родственниц, превращая их в своих наложниц. А утолив свою похоть, – тут Эмар возвысил голос, – отдает их на потеху своей солдатне. Это лишь часть его неправедных деяний, и только ради защиты своих людей бароны решились восстать против него. Когда граф закончил говорить, щеки его пылали.

Я посмотрел на Ричарда, на чьем лице застыла маска безразличия, потом на Джефри. Взгляд у того был расчетливый, как у льва, собирающегося броситься на добычу. Мне это не понравилось. Он стоял рядом с отцом и братом, но я готов был побиться об заклад, что Джефри состоит в тайных сношениях со знатными мятежниками.

Соратники Эмара хлопали графа по плечу и говорили слова поддержки. Бертран де Борн коснулся струн лютни, словно намеревался разродиться песней про герцога.

Снова наступила тишина.

Я размышлял о произнесенных обвинениях, которые были преувеличенными, а зачастую надуманными. Весь предыдущий месяц я провел рядом с герцогом или в непосредственной близости от него и вообще не видел никаких дам. Солдатам тоже строго-настрого запретили трогать женщин. Я слышал о случаях насилия, но их было мало. Эта ложь, пришел я к выводу, нужна лишь для того, чтобы очернить герцога.

– Если обвинения правдивы, это отвратительно, – произнес Генрих. – Что скажешь, Ричард?

– В жизни не слыхал более наглой лжи, – ответил герцог. – Никогда я не брал ни одной женщины силой, и впредь такого не будет. Моим людям дан строгий наказ: не чинить ущерба прекрасному полу. Всякий, кого уличат в насилии над женщиной, подвергается скорой расправе. В том я клянусь перед Господом и всеми его святыми.

Генрих удовлетворенно кивнул и посмотрел на Эмара.

– Вот тебе и ответ.

У Эмара отпала челюсть.

– Вы напрочь отказываетесь верить моему слову, сир?

Бертран де Борн сокрушенно качал головой. Адемару пришлось удержать Вильгельма, двинувшегося в сторону Ричарда.

– Герцог заявил, что не совершал никаких из упомянутых тобой преступлений. И поклялся, что любой из его людей, кто чинит неправду, понесет кару. Ты намерен назвать его лжецом?

Глаза Генриха стали как два кусочка кремня.

Все взгляды переместились на Эмара.

– Не намерен, сир, – сказал он, немного помедлив. – Но и свои слова назад не беру.

– Итак, перед нами встает трудноразрешимая задача, – промолвил Генрих, глядя на Ричарда и Джефри. Оба придвинулись ближе, расположившись по сторонам от отцовского кресла: анжуйский треугольник власти. На самом деле, конечно, все было не так, как казалось: один из них, Джефри, не заслуживал доверия.

Эмар повернулся к сводным братьям, те принялись что-то нашептывать ему.

– Есть еще вопрос с Матильдой, сир, – сказал граф,