Кадыкастый дёрнулся, но щёголь схватил его за плечо.

– Успокойся Лаш-Ганна. Чужеземец груб, но прав. Не Диоклет из Эфера виновен в том, что случилось, наоборот, он спас его. Ведь так? – обернулся он к товарищам. Те, поколебавшись, ответили согласным ропотом.

– Спас? – растерянно опустил руки Лаш-Ганна.

– Спас, – твёрдо сказал щёголь. – Спас, и мы благодарны. Спасибо тебе, чужеземец, ты проявил милосердие, и мы ценим это. Мы не станем мстить за оскорбление...

Дальнейшие события произошли настолько внезапно, что никто не успел моргнуть и глазом. Обмякший было Лаш-Ганна рванулся так быстро, что застал врасплох даже державшегося настороже Энекла. Мгновение, и он оказался вплотную к Диоклету, а в его руке блеснул запрещённый царским указом кинжал, из тех, что так легко прятать в складках многослойной мидонийской одежды.

– Сдохни чужеземец! – истерически взвизгнул он, ударив кинжалом.

Все онемели от неожиданности, лишь испуганно взвизгнул слуга. Диоклет тихо ахнув, осел на пол, по пальцам его руки, судорожно сжавшейся на животе, хлынули багряные струйки.

Ярость кровавой пеленой застила глаза Энекла. С нечеловеческим рёвом он бросился на безумно хохочущего убийцу и, прежде чем тот успел поднять оружие, огромный кулак тараном обрушился на его шею, сокрушая позвонки. Безвольное, точно тряпичная кукла, тело упало под ноги опешившему толстяку.

Один из мидонян завопил и, выхватив кинжал, бросился в атаку. Перехватив руку, Энекл по-борцовски перекинул нападавшего за спину, под ноги Феспею. Ремень-обманка змеёй вылетел из его руки, тяжёлая медная бляшка сбила горло пытавшемуся что-то сказать щёголю, и несчастный с бульканьем повалился навзничь. Рука толстяка нырнула в скаладки одеяния, но обмотанный меднокованным ремнём кулак вонзился ему в переносицу, проламывая кости. Горячие брызги крови испачкали руку Энекла почти по самое плечо.

Кинув взгляд в сторону Феспея, и удивлённо заметив, что поэт вполне уверенно держит мидонянина лицом в пол, Энекл повернулся к последнему из мидонян. Молодой парень, почти подросток, замер как вкопанный, сжимая дрожащей рукой бесполезный кинжал, глаза остекленели, посеревшее лицо исказилось от ужаса. Энекл прекрасно представлял, какое впечатление производит: свирепый гигант c налитыми кровью глазами, кровь на перевитых жгутами мускулов руках, над чёрной бородой белые от ярости глаза. Пристально глядя юноше в глаза, он осклабился, хрипло зарычал, и тот не выдержал. Бросив оружие, мидонянин с истошным воплем бросился к выходу. Спасительная дверь была уже близко, но плетёный стул, брошеный рукой Энекла, ударил точно в спину, перебив хребет. Несчастный ещё пытался ползти, когда эйнем, подскочив в два огромных прыжка, ударом ноги в шею прекратил его мучения.

Только сейчас Энекл заметил Пхаката, замершего у входа во внутренний двор. Глаза кахамца, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.

– Добрые боги, что здесь происходит! – потрясённо воскликнул он.

Не ответив, Энекл, быстрым шагом подошёл к мидонянину, тщетно пытающемуся вырваться из феспеева захвата. Подхватив с пола чей-то кинжал, он вонзил его в горло пленника. Феспей от неожиданности вскрикнул. Более ни на что не обращая внимания, Энекл бросился к лежащему Диоклету.

– Как ты? – взволновано спросил он.

– Как видишь, – прошептал Диоклет. Дыхание прерывистое, лицо побледнело, посиневшие губы обмётаны. – Похоже, это всё, друг...

– Нет, не говори так, всё будет хорошо, – пробормотал Энекл, сам не веря своим словам. Нарядный белый плащ, которым Диоклет зажимал рану, пропитался кровью.

– Хорошо… – Диоклет выдавил из себя усмешку. – Мне-то не ври... – он крепко схватил Энекла за руку, глядя прямо в глаза. – Завещание дома... У управляющего. Там всё записано…

Энекл не нашёлся что сказать, лишь крепко сжал руку.

– Феспей... – негромко позвал Диоклет.

– Да, Диоклет, да. Что? – засуетился поэт, придвигаясь ближе.

– Ты не говорил, что умеешь бороться...

– Я, всё-таки, эйнем, – глотая слёзы, Феспей попытался улыбнуться. – Я в палестру ходил...

– В палестру... – Диоклет улыбнулся посиневшими губами. – Молодец… Не увижу твою трагедию...

Феспей разрыдался в голос, плакал Пхакат, даже Энекл почувствовал, как увлажнились его давно не знавшие слёз глаза.

– Добрые боги, почтенный Диоклет, как же это могло случиться? – воскликнул Пхакат, заламывая руки. – Что ты сидишь, дурак? – заорал он на онемевшего служку. – Быстро беги к врачу! Хегевец Менахем, живёт в квартале Хулуш.

– Без толку, дядя. Ночь, беспорядки, Менахем не откроет, – послышался голос Махтеба. Юноша вошёл через заднюю дверь и теперь удивлённо оглядывал картину побоища.

– Он прав, – слабым голосом сказал Диоклет. – В эту ночь никто не откроет, да и смысла нет... Дайте помереть спокойно.

Пятеро мужчин растерянно смотрели на умирающего, не зная, что предпринять. Феспей тихо плакал.

– Холодно... – вдруг прошептал Диоклет. Бешеным рывком содрав с себя плащ, Энекл накрыл плечи друга, золотая застёжка, крепившая одежду на плече, громко звякнула о пол где-то в дальнем углу.

– Сожри меня псы Гебека, не можем же мы просто так стоять, и смотреть, как он умирает! – вскричал в сердцах Пхакат.

– Что мы можем сделать? – безжизненным голосом произнёс Энекл.

– Дядя, помнишь, я рассказывал про того хорагета? – сказал вдруг Махтеб. – Может быть...

– Пустяки, – махнул рукой Пхакат. – Очередной шарлатан, каких в этом городе толпы.

– Что за хорагет? – повернулся к кахамцам Энекл.

– Объявился тут недавно один степняк – алгуит, – недовольно объяснил Пхакат. – Слышали, может, про такое суеверие? Недавно появилось, но многие верят – что взять со страны, где правит человек, а не бог? В общем, болтают, будто он творит чудеса и исцеляет едва ли не мёртвых. Обыкновенные басни.

– Басни, не басни, но я своими глазами видел старого Луру без костылей, а ведь он с ними не расставался, сколько себя помню.

– Я всегда говорил, что Луру – обманщик, а теперь два обманщика сговорились. Хочешь отдать почтенного Диоклета в руки шарлатана.

– Что мы теряем? – пожал плечами Махтеб.

Пхакат сокрушённо покачал головой.

– Решено, – твёрдо сказал Энекл. – Идём. От раны в живот быстро не умирают – дотащим. Где живёт этот ваш степняк?

– В доме Галила-медника, здесь, в Речном квартале. Я провожу, – ответил Махтеб.

– Что ж, перед смертью поглядеть на плоскоземельские обряды – неплохо. Ещё бы вина... – слабо улыбнулся Диоклет.

– Не будет никакой смерти,