– Какого Жорика? – испуганно спросила Нина.

– А что, был еще какой-то Жорик, кроме твоего попугая? – Тереза уже хохотала в голос. – Значит, ты его отлично скрывала.

– Тереза, помоги лучше! Или я совсем без волос останусь, – взмолилась Нина, сражаясь с репейником.

– Да, конечно, прости, просто иногда вспоминаю сама не знаю что, – ответила Тереза. – Помнишь наш последний звонок?

– Не помню, потому что я туда так и не попала! – воскликнула Нина, яростно сражаясь с очередным застрявшим в волосах цветком.

– Но я точно была не виновата! – все еще хохоча, ответила Тереза.

– А кто тогда? Такой день мне испортила! Никогда тебе не прощу! – Нина дергала репейник.

Тереза потянулась за цветком, застрявшим прямо на челке Нины, и опять захохотала.

– Прости, просто твоя челка… – объясняла она, держась руками за живот, который сводило от колик. Так она не смеялась много лет и, надо признать, была Нине за это благодарна. Видимо, сказались волнения последних дней, даже недель, и Терезе требовалось выплеснуть эмоции. Поэтому она и хохотала как ненормальная. Нина, посмотрев на Терезу, на репейник, прилипший не только к волосам, но и к кофте, тоже начала смеяться.

– Если что, я скажу всем, что ты меня бросила прямо в заросли! И что я не сама туда упала! – заявила Нина.

– Хорошо, я подтвержу твою историю. Между прочим, про Жорика я никому не рассказала! – Тереза уже от смеха заливалась слезами.

– Да знаю я! Ты молчала как партизан! – Нина тоже начала хохотать.

Это случилось в вечер выпуска из школы. Тереза сказала, что зайдет за Ниной и они пойдут вместе. Она срезала чуть ли не целый куст сирени – все ходили на выпускной с охапками, по дороге выискивая четырехлистные цветки. Их нужно было съесть, загадав желание – сдать экзамен. Тереза по дороге нашла два и съела. Но букет для Нины решила не объедать, хотя и там заприметила счастливый цветок. Хотела, чтобы все было честно.

В те годы особых средств для укладки волос не было. Три бигуди с растопленным внутри парафином – в лучшем случае. Но мама Нины достала редкое чудо – лак для волос. Собственно, поэтому Тереза и пошла к Нине – узнать, как это чудо работает. Нина обещала пшикнуть.

Когда Тереза зашла в дом Нины, та стояла красивая, неимоверно накрашенная всей палитрой теней из набора мамы. Нина закрыла глаза, чтобы продемонстрировать великолепие – веки блистали то сиреневым, то розовым, то еще чем-то сверкающим. На тушь она, кажется, так плевала и столько раз красила ресницы, что едва могла закрывать и открывать глаза. Ресницы были похожи на лапки пауков. Когда Тереза успела позавидовать макияжу, случилось совсем удивительное – Нина взяла какой-то флакон и начала пшикать на свою челку. Густотой волос Нина похвастаться не могла. На выступления в народном ансамбле танца ей приходилось прикреплять искусственную косу. Но сейчас челка стояла забором, и даже не частоколом, а таким настоящим забралом. Нина повернулась к Терезе, чтобы та выразила восторг. И Тереза точно бы это сделала, если бы не Жорик, любимый попугай Нины. Попугаев в доме тогда, надо сказать, не держали. Нина очень гордилась, что у нее один-единственный на всю деревню. Привезенный из города, волнистый. Кошки в количестве пятнадцати штук, собаки, минимум две, – в каждом дворе найдутся. Коровы, козы, бараны – вообще ничего удивительного. А попугай – это да. Все равно что завести морскую свинку или канарейку, например. До их деревни доходили слухи, что в городах люди кого только не держат – даже кроликов и черепах. Совсем с ума посходили. Так что в их деревне никому не пришло бы в голову заводить попугая. Но так случилось, что скончалась дальняя тетка Нины по матери, как раз жившая в городе, и попугай, можно сказать, остался сиротой. Куда его девать, было непонятно. Мама Нины сжалилась над пернатым и взяла в деревню в надежде, что тот скоро помрет. Жорик помирать не собирался. Наоборот, растолстел и заматерел на новой еде – его кормили, как кормят цыплят: пшенкой, яйцами, зеленью и морковкой. Если Жорик и хотел бы отдать жизнь, то только за морковку. Он разъелся до размеров коршуна, каковым себя, кажется, и ощущал. Мама Нины говорила, что попугай стал похож на курицу, но Жорик делал вид, что не слышит оскорблений. Нина же просто вопила от радости и гордости – она была единственной обладательницей единственного попугая на всю деревню. Из своей клетки Жорик вылетал редко, хотя дверца всегда оставалась открытой. Как замечала мама Нины, попугаю толстая попа не позволяла летать. Разве что за морковкой, которую он норовил своровать из кухни.

– Жорик, ты дурак? У тебя есть морковка, вон, в клетке лежит. Зачем тебе еще? Ты разве недоедаешь? – удивлялась мама Нины. – Как тебе не стыдно? Ты разве медведь? Зачем тебе запасы? Я тебе и так все принесу!

Жорик же оказался очень запасливым попугаем. Еще воровал отварную картошку и огурец.

– Жорик, сказал бы, что ты ешь огурец, я бы тебе и так положила, – удивлялась мама Нины, а потом махнула рукой. Если попугаю нравилось добывать себе дополнительное пропитание на черный день, то зачем расстраивать животное? Мама Нины оставляла все на столе, а Жорик перетаскивал еду в клетку. В остальных случаях он предпочитал не вылетать. А тут вдруг вылетел и направился прямым курсом к челке Нины. То есть не вдруг – он летел на кухню пополнить запасы, но по дороге ему встретилась челка Нины, которая никогда прежде не появлялась на маршруте. Бедный Жорик зацепился лапами и приклеился. Непонятно, кто больше перепугался – Жорик, отчаянно бивший крыльями по лицу Нины, или Нина, не знавшая, что спасать в первую очередь – челку или макияж, который Жорик уничтожал своими попытками вырваться.

– Помоги! Убери его! – закричала Нина.

Тереза не знала, как подступиться к птице и как ее отодрать, чтобы не нанести еще больший ущерб Нине, ее челке, макияжу и, главное, Жорику.

– Не могу! Я же сломаю ему лапки! – кричала Тереза, пытаясь хоть как-то ухватить Жорика.

Когда Жорика наконец удалось вызволить из липкого плена, Нина выглядела совсем плохо. Косметика растеклась, челка стала похожа на старый веник. Нина расплакалась и побежала умываться под уличным рукомойником. Как раз вовремя. Когда домой пришла мама Нины, она увидела уже умытую дочь, а не тот кошмар, который она собиралась предъявить людям. Тереза, так и не попробовав волшебное средство в виде лака, постаралась незаметно