Почти перестала дышать. На её красивом лице проявился румянец. В глазах предвкушение, не то от ощущения своей победы, не то от того продолжения, которое она представила.

— Какой напор, мой господин, — томно прошептала она и прикусила губу. — Возьмите меня здесь и сейчас…

Моя рука скользнула на её шикарную задницу и крепко сжала её.

Марта застонала.

Я подался вперёд, ощущая аромат изысканных духов.

Наши губы почти соединились. Я чувствовал её горячее дыхание.

Но вместо страстного поцелуя, я приблизился к её уху и прошептал:

— Передай главе клана, что он не получит моих детей. Никогда, — а затем резко отстранился, отпуская её во всех местах.

Она замерла с распахнутыми глазами.

В них читалось недоумение.

Растерянность.

Обида.

— Мой господин, н-но… — она глубоко вдохнула. — Но я не…

Я её уже не обращал на неё внимания. Разделся полностью и принялся окунаться в бадью, смывая с себя грязь мочалкой.

И в этот момент она осознала, что её миссия полностью провалилась.

Гневно фыркнув, она развернула и бросилась прочь, стуча каблуками.

А я спокойно помылся.

Ну как, спокойно. В голове крутились десятки фантазий, что можно было сделать с этой красоткой.

Ведь хороша же, чертовка! Невероятно хороша!

Эх…

Надо найти женщину. Но не в этой усадьбе. И, лучше всего, вообще не в клане. По крайней мере не в этом.

Закончив мытьё, в парилку я так и не зашёл, а вышел в гостиную.

Ардамун спустился с люстры и забрался на шкаф.

— Человеческая самка была в гневе, — сказал он с иронией. — Почему ты не оплодотворил её?

— Потому что не собираюсь разбазаривать кровь и силу своего рода. Глава клана был впечатлён моими успехами, — я подошёл к пиршественному столу и отломал клешню омара. — Настолько, что решил заполучить себе «запасных» Северских с Даром «Северного Хода» и стихией пространства.

Я посмотрел Ардамуну в глаза и добавил:

— А для меня это невыгодно.

— Но ты же хочеш-ш-шь самочку, — он усмехнулся-фыркнул. — Это видно и ощущается по нашей связи.

— Что, и сам захотел? — засмеялся я.

— Отрицать не буду. Но здес-с-сь самочек моего вида нет, — он взлетел и сделал поворот вокруг своей оси. — Но как ты смог ус-с-стоять перед своей природой? Ты же самец!

Я прожевал мясо омара.

— Мужчина сам решает, с кем будет спать. Потому что он властвует над собой, — спокойно сказал я, ощущая как кровь стала приливать к паху ещё сильнее.

Что за⁈

Не понял.

А вот Ардамун засмеялся, выпуская из пасти снежинки.

Я слегка разогнал ману, чтобы пробудить звериное чутьё. Не сильно, чтобы не активировать систему магического оповещения усадьбы. В жилых покоях она работать не должна. Но кто знает этих Яровых?

Принюхался к мясу омара.

И тоже хмыкнул, откладывая его на тарелку.

— Они накачали еду афродизиаком, — с тяжёлым вздохом я посмотрел на свой выпирающий «нефритовый жезл».

— Смешные человечки, — Ардамун оскалился.

— Не то слово, — ответил я и пошёл спать.

Не наевшийся.

Не натраха…

Утром я встал бодрый, как никогда в этой жизни! Новой жизни!

Никаких ночных покушений.

Никаких сирен и нападений на усадьбу.

И даже завтрак принесли.

На этот раз — нормальный.

Овсянка, тосты с джемом, горячий ароматный чай, несколько сырников. Умял за милую душу. Да даже если бы они также были накачаны афродизиаком, всё равно умял бы. Потому что голод был зверский.

Ведь кроме меня, мою ману поглощал ещё и один ледяной вирм.

Мудрейший!

Сильнейший!

Ага! Бесполезный, кроме того, чтобы служить моим мана-резервом.

Он спал, втиснувшись под ковёр гостиной. Тот уже оледенел насквозь.

— Вставай, нас ждут великие дела! — сказал я, хлопнув по ковру. Там началось шевеление. И через несколько секунд оттуда показалась сонная морда.

— Суетливые людишки… спите мало… едите ерунду… даже плодиться не хотите, — он ухмыльнулся с оскалом, глядя на меня.

— И подчиняем несчастных вирмов, ага, — уколол я его в ответ.

В дверь постучали.

Я открыл.

Это был Степан. Собранный, серьёзный, но спокойный.

Меня опять хотел видеть Ратибор. На этот раз даже не ОЧЕНЬ СРОЧНО.

Я оделся в новую одежду, которую тоже принесли вместе с завтраком, и пошёл со Степаном.

Проще атмосфера в особняке не становилась. Всюду гвардия. Все напряжены. Даже на летящего рядом со мной Ардамуна почти не пялились.

Мы остановились у высоких тёмных дверей, больше похожих на ворота. Они были изрезаны надписями на разных языках: русском, английском, латинском, иврите, санскрите… Удивительно, что по памяти Руслана я мог их узнавать и отличать друг от друга.

А написано на двери было: «абракадабра». На всех языках.

И в центре сложная магическая печать, с десятками заклинаний мелким шрифтом и незнакомыми символами.

Но был и знакомый — положенная на бок восьмёрка. В этом мире она считалась знаком бесконечности.

Так и было, в целом.

Потому что это был знак Зеркальной Башни. Единственного вечного места на Перекрёстке Миров.

Занятно.

— Это архив клана, — пробубнил Степан. — Первый Воевода ждёт внутри. Найдёшь его по свету. Ничего там не трогай и не уходи в глубь стеллажей. Иначе… — он нахмурился. — Не ходи и всё.

— Иначе исчезну, — сказал я.

— Угу. Так говорят.

— Не просто так, — я кивнул, поблагодарил Степана и вошёл внутрь. Ардамун остался снаружи.

Темно.

Окон нет.

Гигантские силуэты стеллажей едва можно было разглядеть во мраке. И то лишь потому, что впереди светил одинокий оранжевый фонарь.

К нему я и направился.

Даже не смотря по сторонам.

Делая вид, что не замечаю подвижных теней на краю зрения и не слышу шёпотов, зовущих меня во тьму.

Это была так называемая «Комната Теней». Древнее сооружение, которое почти не поддавалось времени. Пространство в нём искажалось, так что внутри могло быть больше места, чем во всей усадьбе.

Тут было легко затеряться. Потому что в «Комнатах Теней», как гласили легенды, всегда был проход в Пустоту. А выбраться оттуда уже невозможно.

Странно, что «Комната Теней» была в этой усадьбе. Может, её построили вокруг «Комнаты»? А может, «Комнату» просто переместили из другого места.

Но в целом, странное решение превратить её в архив, больше похожий на заброшенную библиотеку. Конечно, воровать отсюда никто в здравом уме не посмеет. Но ведь и самим хозяевам нужно быть настороже.

Ведь стоит свету погаснуть